«Если умрет, то он и так умрет»

Почему врачи все чаще скрывают от пациентов существование современных лекарств В соцсетях гуляет картинка с цитатой из гоголевского «Ревизора»: «Лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрет, то он и так умрет, если выздоровеет, то он и так выздоровеет». Слова классика почти двухвековой давности снова актуальны.


В российских больницах сотрудникам дается негласная установка: не болтать. Если новые методы лечения болезни или эффективные лекарства не входят в программу госгарантий либо в медучреждении нет возможности их предоставить — пациенту о них просто не расскажут. Доктора мрачно шутят, что поскольку список дефицита растет, скоро самыми доступными останутся физраствор и йод. «Лента.ру» пыталась разобраться, как нехватка денег в системе здравоохранения сказывается на врачебной этике.

Привычка к худшему

Майя Сонина, председатель благотворительного фонда «Кислород», помогающего людям с муковисцидозом (генетическое заболевание, разрушающее легкие), уверяет, что заговор молчания стал обычным явлением. У подопечных фонда в легких скапливается слизь. Чтобы она не гнила, нужны хорошие антибиотики. В некоторых случаях курс лечения — сотни тысяч рублей. Дженерики (аналоги оригинальных препаратов) часто не помогают и вызывают осложнения, поскольку нередко изготавливаются из недостаточно очищенного сырья.
— В поликлиниках больным выписывают импортозамещенные дешевые дженерики, — рассказывает Майя. — Если врачи видят, что лекарство не действует и у больного все больше нарушаются функции дыхания, их это не заботит.
По словам Сониной, сначала люди пытались жаловаться, требовать хороших препаратов, потом смирились: — Администрация больниц их запугала, что если будут куда-то писать — вообще ничего не получат. Больным так и говорят: сейчас всем трудно, должны быть довольны тем, что есть. У врачей зарплаты маленькие, работы много, и на вас время тратить не будем.
И не тратят. В «Кислород» поступает много писем от «запущенных» пациентов. Те, кому муковисцидоз диагностирован недавно, просто не знают, какие варианты лечения существуют
— Недавно мы из Ростова в Москву перевезли 18-летнего мальчика. Ему давали антибиотики еще советских времен, крайне неэффективные в его ситуации. Довели до ужасного состояния. Сейчас, когда мама оказалась в федеральной клинике, она с удивлением читает список назначенных лекарств. И говорит, что даже и не думала, что такие таблетки есть.
От принципа «не болтай» больше всего страдают больные, нуждающиеся в дорогостоящем лечении. Для борьбы с раком груди, например, используется современный препарат герцептин. Стоимость флакона в аптеках — до 80 тысяч рублей.
— При определенном типе онкологии герцептин обязателен, — говорит президент ассоциации онкологических больных «Здравствуй!» Ирина Боровова. — Даже когда пациентка достигла ремиссии, препарат нужно пить как минимум в течении года. В противном случае рак почти всегда возвращается. Несмотря на то что лекарство обязаны закупать, его не хватает. В регионах женщинам о таком препарате даже не говорят. А если больные самостоятельно узнают, местные онкологи убеждают их, что это лишнее.

Меньше знаешь — крепче спишь

Врачи не отрицают, что вынуждены играть в молчанку: за распространение «закрытой» информации начальство может влепить выговор или уволить. Больной или его родственники, услышав о существовании спасительного средства, пишут в прокуратуру, требуют от Минздрава предоставить его бесплатно.
— Нужное лекарство может даже входить в программу госгарантий ОМС, — рассказывает онколог из Санкт-Петербурга Алексей Николаев (фамилия изменена). — Однако в больнице его нет — не купили из-за отсутствия денег. Ситуации бывают разные. Бывает, врач смотрит на пациента и понимает, что назначать ему дорогостоящее лечение, которое государство не предоставит, а сам он вряд ли сможет купить, смысла нет. Поэтому он о таких возможностях и не говорит. Или наоборот — врач видит, что больному по карману дорогой препарат, которого в больнице нет, а значит — ему можно что-то порекомендовать. Однако доктор все равно «партизанит», потому что опытный и представляет: если скажет — благодарный пациент выйдет из кабинета, сядет в дорогую машину, достанет дорогой телефон и позвонит: «Слушай, Михалыч! Мне сказали, что надо приобретать лекарство за свой счет. А почему вы им больницы не снабжаете? Что за фигня такая?» На следующий день доктора вызовет главврач и отчитает: «Чего это ты делаешь? К тебе такие люди приходят, а ты им что предлагаешь? Мне звонили по этому поводу из комитета здравоохранения. Я тебя сейчас накажу. А впредь, если у тебя такие пациенты появятся, веди их ко мне». Так что сегодня главврач августейшим повелением решает, кто достоин современного лечения, а кто нет.
По словам Алексея, многие во врачебном сообществе считают, что принцип дозировки информации — на благо пациента: меньше знаешь — крепче спишь. И мало кто думает о том, что умалчивая отнимают у человека шанс на спасение. Медицина приспосабливается к военно-полевым условиям.
— Система настроена на то, чтобы врачебную практику адаптировать под свои возможности, — объясняет собеседник «Ленты.ру». — А они сейчас весьма ограничены. И когда ты не можешь назначить оптимальное лечение, сам себя убеждаешь, что вроде бы оно и не нужно. Вроде и так хорошо. Сколько и как проживет человек — тебя уже не касается. Один компромисс, другой, а потом ты уже начинаешь рекомендовать людям не то, что делается в ведущих клиниках мира, а то, что у тебя есть. Останется фурацилин — будут лечить им. К сожалению, у нас многие врачи, да и целые больницы этот путь уже прошли.

Будь как все

На фоне регионов островком благополучия до недавнего времени оставалась Москва. Однако и тут врачебная этика несколько искривилась ввиду дефицита средств. Городская онкологическая больница №62, которую профессиональное сообщество и пациенты считают лучшей в стране, стала участницей громкого скандала, связанного с лекарствами. Часть препаратов для химиотерапии клиника получает централизованно, их закупку проводит департамент здравоохранения города. Но поскольку их не хватает, некоторые препараты учреждение закупает самостоятельно — за счет заработанных средств.
— У нас лежал больной не из Москвы, — рассказывает главврач больницы Анатолий Махсон. — Мы его оперировали и лечили по обязательному полису медицинского страхования (ОМС). Но в Москве химиотерапия в тариф ОМС не входит, поскольку препараты для нее закупает сам город, то есть иногородние должны ее оплачивать. Наш больной согласился с этим условием, но когда ему сказали, сколько он должен за это заплатить, схватился за голову и уехал: ему насчитали 90 тысяч рублей. Я очень удивился, потому что обычно у нас за такой цикл химиотерапии выходило около 30 тысяч. Стали разбираться — и оказалось, что в больнице сейчас используется препарат, купленный департаментом здравоохранения Москвы. В той же дозировке и того же производителя мы закупали это лекарство по 7,5 тысяч рублей за флакон, а в централизованной поставке он уже был по 25 тысяч.
После этого врачи ради интереса провели анализ других закупок по линии департамента. Пользовались при этом открытыми данными с сайта zakupki.gov.ru. Разница шокирует. В 2016 году город платил за упаковку золендроновой кислоты от 4135 до 17125 рублей. Это же лекарство в той же расфасовке больница приобрела по 1019 рублей. Упаковка 100 мг Оксалиплатина больнице досталась за 859 рублей, а город умудрился купить это же лекарство с разбросом цен от 5839 до 13580 рублей за пачку. С конца 2014 года по 2016-й стоимость многих отечественных лекарств, приобретенных по городскому тендеру, выросла в 11 раз!
— Мы для себя старались, поэтому вели напрямую переговоры с производителями, — объяснил «Ленте.ру» ценовые метаморфозы Анатолий Махсон. — Другой секрет: фармкомпании соглашались делать нам большие скидки на препараты, срок годности которых истекал. Но лекарства у нас не залеживались, быстро шли в оборот.
Результаты своего «исследования» ГКБ № 62 направила в мэрию Москвы. Там, похоже, руководствуясь принципом «не болтай», с ноября лишили клинику права самостоятельно закупать препараты. Теперь все лекарства больница будет получать на общих основаниях — чтобы у кого-нибудь снова не возникло искушения сравнить. Более того, в профессиональном сообществе поползли слухи о том, что больницу реструктуризируют, оптимизируют, а то и вовсе закроют.

Впрочем, в департаменте здравоохранения города Москвы эти слухи решительно опровергли. «Ленте.ру» там заявили, что никаких планов и тем более распорядительных документов по закрытию онкологической больница № 62 не существует. Напротив, департамент «планирует и дальше укреплять и развивать эту клинику, которая по праву считается одной из ведущих по онкологическому профилю».
Выступая на городской клинико-анатомической конференции, вице-мэр Москвы по социальным вопросам Леонид Печатников посвятил ситуации в онкологической больнице отдельное выступление. По его словам, перевод клиники на централизованные закупки ни в коем случае нельзя считать злым умыслом.
— В 2015 году, в соответствии с законом, мы погрузили стационарную помощь по онкологии в систему ОМС, прекрасно понимая, что стоимость лечения онкологических больных, мягко говоря, не полностью покрывается этими тарифами, — объясняет Печатников. — И тогда Анатолий Нахимович Махсон пришел ко мне с предложением: на период такой адаптации в порядке эксперимента перевести больницу в статус автономного учреждения. Он это очень четко аргументировал, и я посчитал это разумным. У автономного учреждения, в частности, была возможность закупать препараты не по закону ФЗ №44, а по ФЗ №223, то есть, по сути, у единственного поставщика. Он убедил меня, что сможет договориться с поставщиками, чтобы ему отпускали препараты дешевле. Мы такое исключение сделали — это была единственная больница в Москве, ни одна другая, работающая с онкологическими больными, такую привилегию не получила.
Однако с 1 января 2017 года, по словам Печатникова, в Москве ФЗ №223 перестает действовать. Дело в том, что некоторые предприятия злоупотребляли правом закупать у единственного поставщика и допускали нарушения финансовой дисциплины. И хотя к Анатолию Махсону в этом смысле никаких претензий никогда не возникало, мэр принял решение с 2017 года перевести все ГУПы и автономные учреждения на закупки по ФЗ №44. А это, по мнению вице-мэра, означает, что условия автономии становятся бессмысленными и даже опасными.
Скачки цен на конкурсе Печатников объясняет бюрократическими коллизиями, которые на сегодняшний день уже ликвидированы.
— До 2015 года при централизованных закупках лекарств в качестве начальной максимальной цены ставили минимальную цену, зарегистрированную в Минздраве, — поясняет вице-мэр. — Но 12 января 2015 года все регионы получили директивное письмо из Министерства экономики, которое обязывало ставить максимальную зарегистрированную цену, чтобы в торгах могли принять участие абсолютно все поставщики. Все взяли под козырек, исполнили, и лекарства действительно подорожали. Но теперь мы вернулись к той методике определения цены, которая была до этого письма. Даже если в нем не было злого умысла, это глупость, конечно, была невероятная.
Печатников обещает внимательно изучить опыт клиники в лекарственном обеспечении и взять на вооружение, уверяя, что она «была и остается одной из лучших онкологических больниц не только в Москве, но и в России».

— Нашим пациентам мы стараемся говорить о том, как лечат их случаи в мире, — продолжает Махсон. — И не только говорить, но и покупать инновационные препараты. Мы купили, например, за счет больницы Бейодайм. Курс лечения им стоит около 2 миллионов рублей. Он помогает молодым женщинам с Her-позитивным раком молочной железы. Если мы используем только герцептин, который есть сегодня в госзакупках, вылечиваем 40 процентов этих больных. С новым препаратом — 75-80 процентов. И самое важное — лекарство можно использовать при беременности. Мы на 20 миллионов купили этот препарат. Хорошо, если всем хватает. А если нет — как врачу выбирать? Пока у нас хватало. Как дальше — не знаю. Наверное, все станет как у всех.
По прогнозам Махсона, в российской медицине все изменится лишь тогда, когда министр здравоохранения начнет говорить правду, а не твердить, что у нас все замечательно и будет еще лучше.
— Разве может быть все замечательно, когда бюджет на здравоохранение в России составляет 3,5 процента от ВВП, а в развитых странах — 8-16 процентов? — подводит он итог. — Если денег нет, то нужно менять систему медицинского страхования. Современная — не работает.