МВФ назвал Россию главным в мире бенефициаром платы за углерод
МВФ: доходы бюджета России от платы за углерод могли бы составить более 4% ВВП
Потенциальные доходы бюджета России от углеродного регулирования могут превысить 4% ВВП в 2030 году, оценили в МВФ. Это максимум среди всех стран. Однако эксперты считают, что минусы для экономики от платы за выбросы превалируют
Фото: Антон Денисов / РИА Новости
Потенциальные доходы российского бюджета от введения обязательного углеродного регулирования, то есть взимания платы с бизнеса за выбросы парниковых газов в виде углеродного налога или системы торговли углеродными квотами, могут составить до 4,3–4,4% ВВП в 2030 году. Такую оценку приводят эксперты Международного валютного фонда (МВФ) в статье из цикла «климатических записок», опубликованной 21 ноября.
Углеродное ценообразование, по мнению МВФ, является необходимым условием для достижения климатических целей, заявленных в Парижском соглашении 2015 года. Оно ставит перед мировым сообществом цель удержать прирост глобальной средней температуры намного ниже 2 градусов Цельсия сверх доиндустриальных уровней и прикладывать усилия для ограничения роста температуры пределом в 1,5 градуса Цельсия (в частности, сокращать и компенсировать выбросы парниковых газов).
Чистые доходы бюджетов от внедрения «цены на углерод» обычно составляют от 0,5 до 2% ВВП страны, указывают авторы. Как правило, в странах с высоким уровнем дохода они ниже, чем в большинстве стран с доходом выше среднего, так как у первых уже более низкие выбросы.
Для России, согласно расчетам экономистов МВФ, фискальные доходы от углеродного регулирования были бы наибольшими среди всех представленных стран — порядка 4,3–4,4% ВВП в 2030 году. Для сравнения: второй по величине объем таких доходов может быть получен Китаем и Саудовской Аравией — между 2 и 3% ВВП. Потенциальные доходы США оцениваются на уровне порядка 1% ВВП, ЕС — вблизи нуля.
Наибольший вклад в гипотетические доходы России вносят потенциальные углеродные сборы с промышленности, остальное приходится на доходы от платы за углерод от секторов генерации электроэнергии, транспорта и зданий (последние эмитируют парниковые выбросы в результате потребления энергии). РБК направил запросы в Минэкономразвития и Минфин.
Авторы отмечают, что в целом некоторая часть доходов может потребоваться странам для выплат компенсаций домохозяйствам с низкими доходами, однако «чистый баланс для бюджета может улучшиться или по крайней мере не ухудшиться благодаря установлению цен на выбросы углерода». В 2021 году Всемирный банк писал, что существенным элементом в рамках мер по декарбонизации российской экономики может стать реформа энергетических субсидий, включая сокращение субсидий для домохозяйств.
Для расчета в МВФ применяют собственный инструмент CPAT (Программа оценки тарификации выбросов углерода, разработанная МВФ и Всемирным банком). Делать выводы об их оценке затруднительно, поскольку неизвестно, какие исходные данные лежат в основе этой модели, отмечает замдиректора группы операционных рисков и устойчивого развития Kept Дарья Горячкина.
Наиболее распространенными механизмами экономического углеродного регулирования, действующими на национальном уровне, являются углеродный сбор, который платят предприятия в соответствии со своими выбросами, и система торговли углеродными квотами. Кроме того, Евросоюз внедряет механизм пограничной корректировки углеродных выбросов (Carbon Border Adjustment Mechanism — CBAM). С 1 октября 2026 года импортеры должны будут платить за выбросы, образовавшиеся при производстве данных товаров за рубежом, через покупку специальных сертификатов. Норма затрагивает поставщиков цемента, черных металлов, алюминия, электроэнергии, удобрений и водорода. Если импортер заплатит в своей стране аналогичный сбор за выбросы парниковых газов, его платеж СВАМ уменьшается.
Kept (бывшая KPMG) оценивала, что именно на Россию придется наибольшая среднегодовая дополнительная финансовая нагрузка на экспортируемые в ЕС и Великобританию товары в период с 2026 по 2030 год. Среднегодовые издержки импортеров из России могут составить от €3,4 млрд до €6,3 млрд. В Минэкономразвития выступают против СВАМ, называя его противоречащим нормам ВТО и способствующим росту протекционизма.
Единого юридического определения «цены на углерод» в мире нет, говорит партнер, глава ESG практики ЕМПП Сергей Ситников. Регуляторы также формулируют его по-разному, указывает он. По этой причине, а также учитывая возможные финансовые последствия для бизнеса и конечных потребителей, «нужно быть чрезвычайно аккуратным при принятии решения о формировании углеродной цены в рамках конкретной юрисдикции», в том числе России, предупреждает он.
МВФ оценивает такие потери для России в 2030 году на уровне около 1% ВВП. Это самый большой показатель при европейском и среднемировом уровне 0,5%. Оценка сопутствующих углеродному регулированию экологических выгод для России ниже — чуть более 0,5% ВВП. К таким выгодам МВФ прежде всего относит снижение преждевременной смертности, сокращение заторов и последствий аварий в результате меньшего использования транспортных средств.
«Даже с учетом оцененных экологических эффектов уровень чистых потерь составит около 0,5% ВВП. Если брать оценки МВФ, только для нивелирования ухудшения благосостояния населения государству необходимо будет увеличить расходы на социальные выплаты и льготы, а также другие меры поддержки населения на этот же 1% ВВП», — рассуждает Колобов.
Кроме того, потребуются дополнительные расходы на поддержку промышленности (субсидии, налоговые льготы и прочие меры), поскольку ключевые низкоуглеродные технологии в 2030 году, вероятнее всего, останутся нерентабельными, подчеркивает он.
Введение цен на углерод приводит к значительному — на десятки процентов — росту цен на энергоносители и углеродоемкую продукцию, однако прирост общей инфляции оказывается на порядок меньше, писал ЦСР в 2022 году в совместном докладе с Центром международных и сравнительно-правовых исследований и Центром экономики инфраструктуры. При этом расходы домохозяйств увеличиваются неравномерно, на 1–7%, в зависимости от уровня доходов и структуры потребления энергии.
Эксперты МВФ признают, что баланс между смягчением эффектов изменения климата и издержками для экономики остается неопределенным, «компромисса между климатом и экономикой может и не быть». Однако любые краткосрочные экономические издержки или выгоды, скорее всего, будут небольшими и затмеваются издержками от бездействия, полагают они.
Среднюю прямую глобальную цену на углерод в МВФ оценивают сейчас лишь в $5 за тонну, тогда как для достижения хотя бы цели удержать рост глобальной температуры в пределах 2 градусов нужна средняя глобальная цена на уровне минимум $85.
В Сахалинской области сейчас проводится эксперимент по достижению углеродной нейтральности к концу 2025 года. В сентябре этого года для 35 компаний региона с выбросами более 20 тыс. т CO2 в год были установлены углеродные квоты. Плата за превышение квоты составит 1 тыс. руб. за тонну CO2. Но в целом текущая климатическая политика России направлена на создание добровольного рынка.
Россия, как и другие страны БРИКС, избрала «мягкий путь» внедрения углеродного регулирования, «максимально комфортного для ведения бизнеса», написал министр экономического развития Максим Решетников в статье «Климатическая политика в России: наука, технологии, экономика», опубликованной 27 ноября в журнале «Проблемы прогнозирования». Он подчеркивает необходимость «иметь обоснованные оценки экономических эффектов от реализации отдельных решений, направленных на декарбонизацию российской экономики».
Министр в статье анонсировал создание в ближайшие годы комплексной системы поддержки принятия решений по вопросам климатической повестки, которая обеспечит «научно аргументированную поддержку российской переговорной позиции по вопросам глобального климатического регулирования на международной арене».
При введении углеродного регулирования необходимо оценивать все плюсы и минусы с точки зрения бизнеса, считает директор Института народнохозяйственного прогнозирования РАН Александр Широв. «Можно ввести плату за углерод и собирать определенные объемы средств, у нас довольно углеродоемкая экономика, и потенциал здесь большой. Но вопрос, какие при этом будут потери, — это же дополнительные издержки, и как это повлияет на экономическое развитие», — говорит он. По словам экономиста, этот фактор сдерживает введение таких механизмов в развивающихся странах. Впрочем, есть пример Казахстана, в котором с 2013 года действует система торговли углеродными квотами, напоминает Широв.
Выбор наиболее подходящего для России механизма ценообразования на углерод является сложной задачей, при реализации которой надо учесть множество потенциальных положительных и негативных социально-экономических эффектов и найти оптимальный баланс между ними, солидарен Колобов. Учет национальных интересов и приоритетов социально-экономического развития является главным условием достижения Россией углеродной нейтральности к 2060 году, напоминает он.
В ближайшие годы введение углеродного регулирования крайне маловероятно — к этому не готов как регулятор, так и бизнес, уверена Горячкина. По ее мнению, для начала необходимо поставить четкие цели по декарбонизации для каждой отрасли. «Оптимально в первую очередь внедрять поддерживающие (льготы, субсидии) и рыночные механизмы (добровольный углеродный рынок) и уже в последнюю очередь вводить углеродное регулирование (углеродный налог, систему квотирования выбросов парниковых газов)», — говорит она.
С предложением ввести в России углеродный налог выступал в 2019 году Анатолий Чубайс, который тогда возглавлял «Роснано». Президент Российского союза промышленников и предпринимателей Александр Шохин неоднократно высказывался против, указывая, в частности, на то, что сбор может ограничить инвестиции предприятий в экологическую модернизацию.
Директор департамента финансовой политики Минфина Иван Чебесков (сейчас замминистра финансов) в октябре 2023 года заявлял, что углеродное регулирование и экологические риски — «это то, что ждет нас в будущем». «Наши ближайшие и самые большие торговые партнеры разрабатывают соответствующие системы по работе с климатическими изменениями, системы по учету углеродных единиц. Это то, что нам тоже необходимо будет сделать и пройти», — говорил он.
Потенциальные доходы бюджета России от углеродного регулирования могут превысить 4% ВВП в 2030 году, оценили в МВФ. Это максимум среди всех стран. Однако эксперты считают, что минусы для экономики от платы за выбросы превалируют
Фото: Антон Денисов / РИА Новости
Потенциальные доходы российского бюджета от введения обязательного углеродного регулирования, то есть взимания платы с бизнеса за выбросы парниковых газов в виде углеродного налога или системы торговли углеродными квотами, могут составить до 4,3–4,4% ВВП в 2030 году. Такую оценку приводят эксперты Международного валютного фонда (МВФ) в статье из цикла «климатических записок», опубликованной 21 ноября.
Углеродное ценообразование, по мнению МВФ, является необходимым условием для достижения климатических целей, заявленных в Парижском соглашении 2015 года. Оно ставит перед мировым сообществом цель удержать прирост глобальной средней температуры намного ниже 2 градусов Цельсия сверх доиндустриальных уровней и прикладывать усилия для ограничения роста температуры пределом в 1,5 градуса Цельсия (в частности, сокращать и компенсировать выбросы парниковых газов).
Расчеты МВФ
По оценке авторов из МВФ, доходы государств от углеродного регулирования, направленного на удержание роста температуры ниже 2 градусов по Цельсию, к 2030 году могут «более чем компенсировать» размывание доходной базы от уменьшения сбора топливных налогов в ходе декарбонизации.Чистые доходы бюджетов от внедрения «цены на углерод» обычно составляют от 0,5 до 2% ВВП страны, указывают авторы. Как правило, в странах с высоким уровнем дохода они ниже, чем в большинстве стран с доходом выше среднего, так как у первых уже более низкие выбросы.
Для России, согласно расчетам экономистов МВФ, фискальные доходы от углеродного регулирования были бы наибольшими среди всех представленных стран — порядка 4,3–4,4% ВВП в 2030 году. Для сравнения: второй по величине объем таких доходов может быть получен Китаем и Саудовской Аравией — между 2 и 3% ВВП. Потенциальные доходы США оцениваются на уровне порядка 1% ВВП, ЕС — вблизи нуля.
Наибольший вклад в гипотетические доходы России вносят потенциальные углеродные сборы с промышленности, остальное приходится на доходы от платы за углерод от секторов генерации электроэнергии, транспорта и зданий (последние эмитируют парниковые выбросы в результате потребления энергии). РБК направил запросы в Минэкономразвития и Минфин.
Авторы отмечают, что в целом некоторая часть доходов может потребоваться странам для выплат компенсаций домохозяйствам с низкими доходами, однако «чистый баланс для бюджета может улучшиться или по крайней мере не ухудшиться благодаря установлению цен на выбросы углерода». В 2021 году Всемирный банк писал, что существенным элементом в рамках мер по декарбонизации российской экономики может стать реформа энергетических субсидий, включая сокращение субсидий для домохозяйств.
Для расчета в МВФ применяют собственный инструмент CPAT (Программа оценки тарификации выбросов углерода, разработанная МВФ и Всемирным банком). Делать выводы об их оценке затруднительно, поскольку неизвестно, какие исходные данные лежат в основе этой модели, отмечает замдиректора группы операционных рисков и устойчивого развития Kept Дарья Горячкина.
Наиболее распространенными механизмами экономического углеродного регулирования, действующими на национальном уровне, являются углеродный сбор, который платят предприятия в соответствии со своими выбросами, и система торговли углеродными квотами. Кроме того, Евросоюз внедряет механизм пограничной корректировки углеродных выбросов (Carbon Border Adjustment Mechanism — CBAM). С 1 октября 2026 года импортеры должны будут платить за выбросы, образовавшиеся при производстве данных товаров за рубежом, через покупку специальных сертификатов. Норма затрагивает поставщиков цемента, черных металлов, алюминия, электроэнергии, удобрений и водорода. Если импортер заплатит в своей стране аналогичный сбор за выбросы парниковых газов, его платеж СВАМ уменьшается.
Kept (бывшая KPMG) оценивала, что именно на Россию придется наибольшая среднегодовая дополнительная финансовая нагрузка на экспортируемые в ЕС и Великобританию товары в период с 2026 по 2030 год. Среднегодовые издержки импортеров из России могут составить от €3,4 млрд до €6,3 млрд. В Минэкономразвития выступают против СВАМ, называя его противоречащим нормам ВТО и способствующим росту протекционизма.
Единого юридического определения «цены на углерод» в мире нет, говорит партнер, глава ESG практики ЕМПП Сергей Ситников. Регуляторы также формулируют его по-разному, указывает он. По этой причине, а также учитывая возможные финансовые последствия для бизнеса и конечных потребителей, «нужно быть чрезвычайно аккуратным при принятии решения о формировании углеродной цены в рамках конкретной юрисдикции», в том числе России, предупреждает он.
Последствия для благосостояния
Введение ценообразования на углерод практически всегда сопровождается ухудшением благосостояния населения в виде роста цен на продукцию регулируемых отраслей экономики, отмечает заместитель директора центра зеленой экономики и энергетики ЦСР Олег Колобов.МВФ оценивает такие потери для России в 2030 году на уровне около 1% ВВП. Это самый большой показатель при европейском и среднемировом уровне 0,5%. Оценка сопутствующих углеродному регулированию экологических выгод для России ниже — чуть более 0,5% ВВП. К таким выгодам МВФ прежде всего относит снижение преждевременной смертности, сокращение заторов и последствий аварий в результате меньшего использования транспортных средств.
«Даже с учетом оцененных экологических эффектов уровень чистых потерь составит около 0,5% ВВП. Если брать оценки МВФ, только для нивелирования ухудшения благосостояния населения государству необходимо будет увеличить расходы на социальные выплаты и льготы, а также другие меры поддержки населения на этот же 1% ВВП», — рассуждает Колобов.
Кроме того, потребуются дополнительные расходы на поддержку промышленности (субсидии, налоговые льготы и прочие меры), поскольку ключевые низкоуглеродные технологии в 2030 году, вероятнее всего, останутся нерентабельными, подчеркивает он.
Введение цен на углерод приводит к значительному — на десятки процентов — росту цен на энергоносители и углеродоемкую продукцию, однако прирост общей инфляции оказывается на порядок меньше, писал ЦСР в 2022 году в совместном докладе с Центром международных и сравнительно-правовых исследований и Центром экономики инфраструктуры. При этом расходы домохозяйств увеличиваются неравномерно, на 1–7%, в зависимости от уровня доходов и структуры потребления энергии.
Эксперты МВФ признают, что баланс между смягчением эффектов изменения климата и издержками для экономики остается неопределенным, «компромисса между климатом и экономикой может и не быть». Однако любые краткосрочные экономические издержки или выгоды, скорее всего, будут небольшими и затмеваются издержками от бездействия, полагают они.
Среднюю прямую глобальную цену на углерод в МВФ оценивают сейчас лишь в $5 за тонну, тогда как для достижения хотя бы цели удержать рост глобальной температуры в пределах 2 градусов нужна средняя глобальная цена на уровне минимум $85.
Перспективы для России
В России в настоящее время не установлена обязательная плата для бизнеса за выбросы углерода. В принятой в 2021 году Стратегии низкоуглеродного развития до 2050 года этот инструмент называется лишь в числе возможных мер целевого сценария применительно к наиболее неэффективным углеродоемким отраслям.В Сахалинской области сейчас проводится эксперимент по достижению углеродной нейтральности к концу 2025 года. В сентябре этого года для 35 компаний региона с выбросами более 20 тыс. т CO2 в год были установлены углеродные квоты. Плата за превышение квоты составит 1 тыс. руб. за тонну CO2. Но в целом текущая климатическая политика России направлена на создание добровольного рынка.
Россия, как и другие страны БРИКС, избрала «мягкий путь» внедрения углеродного регулирования, «максимально комфортного для ведения бизнеса», написал министр экономического развития Максим Решетников в статье «Климатическая политика в России: наука, технологии, экономика», опубликованной 27 ноября в журнале «Проблемы прогнозирования». Он подчеркивает необходимость «иметь обоснованные оценки экономических эффектов от реализации отдельных решений, направленных на декарбонизацию российской экономики».
Министр в статье анонсировал создание в ближайшие годы комплексной системы поддержки принятия решений по вопросам климатической повестки, которая обеспечит «научно аргументированную поддержку российской переговорной позиции по вопросам глобального климатического регулирования на международной арене».
При введении углеродного регулирования необходимо оценивать все плюсы и минусы с точки зрения бизнеса, считает директор Института народнохозяйственного прогнозирования РАН Александр Широв. «Можно ввести плату за углерод и собирать определенные объемы средств, у нас довольно углеродоемкая экономика, и потенциал здесь большой. Но вопрос, какие при этом будут потери, — это же дополнительные издержки, и как это повлияет на экономическое развитие», — говорит он. По словам экономиста, этот фактор сдерживает введение таких механизмов в развивающихся странах. Впрочем, есть пример Казахстана, в котором с 2013 года действует система торговли углеродными квотами, напоминает Широв.
Выбор наиболее подходящего для России механизма ценообразования на углерод является сложной задачей, при реализации которой надо учесть множество потенциальных положительных и негативных социально-экономических эффектов и найти оптимальный баланс между ними, солидарен Колобов. Учет национальных интересов и приоритетов социально-экономического развития является главным условием достижения Россией углеродной нейтральности к 2060 году, напоминает он.
В ближайшие годы введение углеродного регулирования крайне маловероятно — к этому не готов как регулятор, так и бизнес, уверена Горячкина. По ее мнению, для начала необходимо поставить четкие цели по декарбонизации для каждой отрасли. «Оптимально в первую очередь внедрять поддерживающие (льготы, субсидии) и рыночные механизмы (добровольный углеродный рынок) и уже в последнюю очередь вводить углеродное регулирование (углеродный налог, систему квотирования выбросов парниковых газов)», — говорит она.
С предложением ввести в России углеродный налог выступал в 2019 году Анатолий Чубайс, который тогда возглавлял «Роснано». Президент Российского союза промышленников и предпринимателей Александр Шохин неоднократно высказывался против, указывая, в частности, на то, что сбор может ограничить инвестиции предприятий в экологическую модернизацию.
Директор департамента финансовой политики Минфина Иван Чебесков (сейчас замминистра финансов) в октябре 2023 года заявлял, что углеродное регулирование и экологические риски — «это то, что ждет нас в будущем». «Наши ближайшие и самые большие торговые партнеры разрабатывают соответствующие системы по работе с климатическими изменениями, системы по учету углеродных единиц. Это то, что нам тоже необходимо будет сделать и пройти», — говорил он.
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
+1
(Ь) «С предложением ввести в России углеродный налог выступал в 2019 году Анатолий Чубайс...»- значит вводить не надо! :)
- ↓
