Как Китай построил полицейское государство с помощью IT
По данным правозащитных организаций, в Синьцзян-Уйгурском автономном районе Китая построена современная антиутопия, где граждане находятся под постоянным наблюдением камер, а людей принуждают доносить друг на друга.
Атмосферу усугубляет то, что правила действуют произвольно, а отличить врагов от друзей и правду от вымысла почти невозможно. Как эта система устроена — в отрывке из книги американского журналиста Джеффри Кейна «Государство строгого режима. Внутри китайской цифровой антиутопии»
Фото Alexander Schimmeck / Unsplash
Синьцзян-Уйгурский автономный район Китая регулярно оказывается на первых полосах западной прессы, звучит в выступлениях правозащитников и в докладах международных организаций уровня ООН. Китайские власти обвиняют в том, что они создали на территории этого района «цифровой концлагерь», где повсюду расставлены камеры, даже в домах у уйгуров. Мусульманское меньшинство находится под постоянным наблюдением, так как их подозревают в «неблагонадежности» и «вынашивании идеологических вирусов». Самых неблагонадежных, к тому же, как свидетельствуют расследования, помещают в «лагеря перевоспитания» — китайские власти называют их «учебно-тренировочными центрами профессиональной подготовки». В этих центрах, по свидетельствам побывавших там уйгуров, люди хором скандируют: «Любим партию! Президент Си Цзиньпин — наш великий председатель!» и перечисляют «три основных порока Синьцзяна — терроризм, сепаратизм и экстремизм».
Китай также применяет по всей стране государственную надзорную систему «Скайнет» и систему социальных рейтингов — обладатели высокого социального рейтинга могут претендовать на привилегии, например при бронировании отелей или билетов, а тем, у кого рейтинг низкий, могут отказать в кредитах и аренде жилья.
То, что происходит в Синьцзяне, местные жители называют «Ситуацией», и, как рассказывает в своей книге «Государство строгого режима. Внутри китайской цифровой антиутопии» американский журналист-расследователь Джеффри Кейн, их повседневная жизнь «похожа на ад». Женщин могут принудительно стерилизовать или заставить терпеть у себя в доме «соглядатая» мужского пола, если мужа отправили в лагерь. Специальные чиновники проводят с обычными гражданами регулярные воспитательные беседы и тестируют их на верность коммунистическим идеалам. К признакам неблагонадежности относят наличие в доме религиозных книг или опыт жизни за рубежом и даже посещение мечети — если его зафиксировали камеры наблюдения. Вся информация о семье записывается на ID, который необходимо сканировать, перед тем как зайти в магазин или заправить автомобиль — и если охранники увидят на мониторе «не заслуживает доверия», человеку не разрешат войти, а после дополнительной проверки могут и арестовать. Кроме того, в Китае действует «программа предиктивного полицейского контроля», в которой искусственный интеллект с помощью накопленного массива информации о человеке предсказывает насколько тот способен на преступление в будущем — как в фильме «Особое мнение».
По мнению Джеффри Кейна, поводом для закручивания гаек в Китае послужил теракт 2001 года в Нью-Йорке, а заметила широкая мировая общественность эту проблему только после того, как между Китаем и США начались торговые войны.
Книга Кейна в русском переводе выходит в августе в издательстве Individuum. Forbes публикует отрывок.
«В Кашгаре я встретился со своим гидом Мансуром (имя изменено из соображений безопасности). Это был дружелюбный и хорошо осведомленный человек, чью жену по совершенно неясным причинам чуть ли не ежедневно заставляли посещать многочасовые уроки патриотизма. Мансур хотел поделиться своей историей с внешним миром. Он рассказал мне, что его жена в течение «нескольких месяцев» ходила на занятия, где штудировала и заучивала наизусть государственную пропаганду.
«Давайте я расскажу вам о «Ситуации», — начал он.
В первый из четырех дней, проведенных вместе, мы отправились в поездку по заснеженным, покрытым песчаником окрестностям Кашгара, подальше от камер и любопытных глаз.
«Работа гидом — это моя связь с внешним миром, — объяснил он. — Только так я сохраняю рассудок и не схожу с ума». Они называют ее [систему наблюдения] «Скайнет». Название прозвучало зловеще, не в последнюю очередь потому, что именно такое имя носит искусственный интеллект, управляющий миром, в антиутопическом будущем фильмов о Терминаторе.
Три из шести часов, в течение которых мы в полном одиночестве карабкались по горам, Мансур, бизнесмен по образованию и человек, хорошо разбирающийся в текущих событиях, рассказывал мне о трех этапах создания идеального полицейского государства. Я сократил и во многих местах перефразировал его наблюдения.
Шаг первый, говорил он, заключается в том, чтобы определить врага — меньшинства, иммигрантов, евреев или, в данном случае, мусульман — и обвинить их в своих проблемах. Убедите свой народ, что эти враги повсюду и «что они угрожают силе и чести вашей нации».
Шаг второй — получить контроль над технологиями, чтобы следить за своими врагами. На первых порах руководители технологических компаний, если их прибыли высоки, будут делать вид, что все это не имеет к ним отношения, но начнут сотрудничать, как только их прибыли станут снижаться, потому что им понадобится поддержка государства.
Это поможет установить камеры и запустить социальные сети, способные собирать информацию о ваших врагах: черты лица, ДНК, записи голоса, а также данные о том, чем эти люди занимаются в интернете. «Распространяйте фальшивые новости о своих врагах в социальных сетях и приложениях», — подчеркивает Мансур. Цель — создать атмосферу истерии, обвинений и паранойи.
На втором шаге, объяснил он, есть один нюанс. Новые технологии в области ИИ и распознавания лиц почти всегда будут несовершенными. Возможно, новое программное обеспечение или устройства не настолько эффективны или умны, как нам кажется, и не способны с легкостью выслеживать подозреваемых в преступлении. Но из этих технологических несовершенств можно извлечь выгоду.
«Но каким же образом?» — спросил я.
Скрыть и запутать то, как функционируют технологии. Использовать жизнерадостный «новояз», делающий технологию непостижимой для обычного человека. «Суть не только в том, чтобы заставить людей бояться, — сказал Мансур. — Лишить их уверенности — вот лучший способ держать под контролем».
Третий шаг — непростой для любого режима. Мансур принялся объяснять, какую выгоду можно извлечь из параноидального мира постправды, создаваемого при помощи технических средств. Используя камеры, искусственный интеллект, системы распознавания лиц и речи, «страну можно превратить в паноптикон».
«Что такое паноптикон?» — удивился я.
Паноптикон — это тюрьма, построенная в форме круга, из сторожевого поста в центре которой охранник может наблюдать за всеми заключенными, но никто из них не может видеть охранника, ответил Мансур. Это эффективный инструмент для контроля над людьми: им кажется, что за ними наблюдают, но они не знают, в какой момент и откуда. Идея паноптикона принадлежит британскому философу XVIII века Джереми Бентаму, оказавшему влияние на Джорджа Оруэлла.
«И как это работает сейчас, — спросил я, — здесь, в Синьцзяне?». «Вы уже видели. Повсюду развешаны камеры, смартфоны и компьютеры взламываются, всех заставляют сканировать ID при входе на рынки и в школы, родственников и друзей вербуют и принуждают доносить друг на друга. Кроме того, каждому присваивается социальный рейтинг для оценки степени благонадежности», — ответил мне мой провожатый.
Следующий этап, объяснил Мансур, — «применяйте правила произвольно». Отправляйте врагов в концентрационные лагеря даже за такие незначительные нарушения, как ужин с человеком с низким социальным рейтингом.
«Общество быстро разрушается», — продолжал он. Отгороженные от фактов и правды, постоянно находящиеся под наблюдением, большинство людей не могут отличить врагов от друзей и не обладают информацией, которая необходима, чтобы бросить вызов режиму. Друзья предают друзей, начальники доносят на подчиненных, учителя сдают своих учеников, а дети — родителей. Каждый вынужден обращаться за защитой к государству.
Итак, технологии, используемые таким образом, больше не высвобождают лучшее, что в нас есть. Они становятся тюрьмой, потворствующей самым темным нашим побуждениям. А люди, контролирующие технологии, в Китае контролируют и народ.
Через два дня меня задержали за то, что я фотографировал. Я решил, что пора уезжать. Моим следующим пунктом назначения был египетский Каир, где, как рассказал знакомый уйгур, мигрантов из Синьцзяна выслеживают и депортируют обратно в Китай. Садясь на рейс в Каир, я загрузил на свой компьютер файл, который мне прислал один из моих знакомых в Китае: «75 поведенческих индикаторов религиозного экстремизма». По его словам, полиция Синьцзяна распространяла этот список, рекомендуя гражданам настороженно относиться к определенным аспектам поведения, которые могут указывать на террориста. Ниже перечислены некоторые из подозрительных признаков:
«Люди, которые хранят большое количество еды у себя дома».
«Курящие и пьющие, но внезапно бросающие курить и пить».
«Приобретающие или хранящие инвентарь, такой как гантели… боксерские перчатки, а также карты, компасы, телескопы, веревки и палатки без очевидных на то причин».
Приземлившись в Каире, я поехал на такси в центр города, к небольшому отелю рядом с площадью Тахрир, минуя минареты и торговцев специями, толкающихся в потной толпе.
«Нашел людей, которые хотят встретиться с тобой в Каире», — написал мне на электронную почту знакомый уйгур из Вашингтона, когда я заселился в отель. С «Асманом» и «Османом» мы договорились встретиться в детском учебном заведении для внеклассных занятий, где для этого была арендована комната. Я выдавал себя за учителя английского языка — мера предосторожности, о которой мы условились, поскольку их разыскивала египетская полиция. В течение шести месяцев эти двое мужчин и их семьи фактически существовали без гражданства и находились в бегах, каждую неделю меняя место жительства.
Руки Асмана дрожали, когда он подошел к окну, чтобы выкурить сигарету. «Они продали нас! — воскликнул он. — Склонились перед мощью другого государства! Мы думали, что будем в безопасности здесь, но мы нигде не в безопасности!».
По его словам, все началось в сентябре 2016 года, когда Египет и Китай подписали ряд соглашений, согласно которым Китай пообещал Египту $11,2 млрд на строительство новой столицы, электрифицированную железную дорогу, запуск спутников, а также на другие инфраструктурные инвестиции, предусмотренные проектом «Один пояс и один путь». В рамках этих соглашений страны обязались обмениваться информацией об «экстремистских организациях».
«Это означало, что Китай получил право требовать любую информацию, которая есть у систем наблюдения египетской полиции, обо всех нас, мигрантах из Синьцзяна», — подтвердил Осман.
3 июля 2017 года, через 13 дней после того, как представители египетских и китайских спецслужб договорились обмениваться информацией, полиция в Египте начала проводить рейды по общежитиям, ресторанам и жилым домам. Они забирали уйгурских студентов и обычных жителей, даже если они находились в стране на легальных основаниях, и депортировали их обратно в Китай.
«Мы знали, что это плохо закончится и они придут за нами, — говорит Асман. — Наше время было на исходе». В июле 2017 года в его дверь позвонил консьерж. «Я выглянул в окно и увидел снаружи египетскую полицию, — рассказал он мне. — Поэтому я велел всем гостям и членам моей семьи вылезти на крышу и сидеть тихо».
Атмосферу усугубляет то, что правила действуют произвольно, а отличить врагов от друзей и правду от вымысла почти невозможно. Как эта система устроена — в отрывке из книги американского журналиста Джеффри Кейна «Государство строгого режима. Внутри китайской цифровой антиутопии»
Фото Alexander Schimmeck / Unsplash
Синьцзян-Уйгурский автономный район Китая регулярно оказывается на первых полосах западной прессы, звучит в выступлениях правозащитников и в докладах международных организаций уровня ООН. Китайские власти обвиняют в том, что они создали на территории этого района «цифровой концлагерь», где повсюду расставлены камеры, даже в домах у уйгуров. Мусульманское меньшинство находится под постоянным наблюдением, так как их подозревают в «неблагонадежности» и «вынашивании идеологических вирусов». Самых неблагонадежных, к тому же, как свидетельствуют расследования, помещают в «лагеря перевоспитания» — китайские власти называют их «учебно-тренировочными центрами профессиональной подготовки». В этих центрах, по свидетельствам побывавших там уйгуров, люди хором скандируют: «Любим партию! Президент Си Цзиньпин — наш великий председатель!» и перечисляют «три основных порока Синьцзяна — терроризм, сепаратизм и экстремизм».
Китай также применяет по всей стране государственную надзорную систему «Скайнет» и систему социальных рейтингов — обладатели высокого социального рейтинга могут претендовать на привилегии, например при бронировании отелей или билетов, а тем, у кого рейтинг низкий, могут отказать в кредитах и аренде жилья.
То, что происходит в Синьцзяне, местные жители называют «Ситуацией», и, как рассказывает в своей книге «Государство строгого режима. Внутри китайской цифровой антиутопии» американский журналист-расследователь Джеффри Кейн, их повседневная жизнь «похожа на ад». Женщин могут принудительно стерилизовать или заставить терпеть у себя в доме «соглядатая» мужского пола, если мужа отправили в лагерь. Специальные чиновники проводят с обычными гражданами регулярные воспитательные беседы и тестируют их на верность коммунистическим идеалам. К признакам неблагонадежности относят наличие в доме религиозных книг или опыт жизни за рубежом и даже посещение мечети — если его зафиксировали камеры наблюдения. Вся информация о семье записывается на ID, который необходимо сканировать, перед тем как зайти в магазин или заправить автомобиль — и если охранники увидят на мониторе «не заслуживает доверия», человеку не разрешат войти, а после дополнительной проверки могут и арестовать. Кроме того, в Китае действует «программа предиктивного полицейского контроля», в которой искусственный интеллект с помощью накопленного массива информации о человеке предсказывает насколько тот способен на преступление в будущем — как в фильме «Особое мнение».
По мнению Джеффри Кейна, поводом для закручивания гаек в Китае послужил теракт 2001 года в Нью-Йорке, а заметила широкая мировая общественность эту проблему только после того, как между Китаем и США начались торговые войны.
Книга Кейна в русском переводе выходит в августе в издательстве Individuum. Forbes публикует отрывок.
«В Кашгаре я встретился со своим гидом Мансуром (имя изменено из соображений безопасности). Это был дружелюбный и хорошо осведомленный человек, чью жену по совершенно неясным причинам чуть ли не ежедневно заставляли посещать многочасовые уроки патриотизма. Мансур хотел поделиться своей историей с внешним миром. Он рассказал мне, что его жена в течение «нескольких месяцев» ходила на занятия, где штудировала и заучивала наизусть государственную пропаганду.
«Давайте я расскажу вам о «Ситуации», — начал он.
В первый из четырех дней, проведенных вместе, мы отправились в поездку по заснеженным, покрытым песчаником окрестностям Кашгара, подальше от камер и любопытных глаз.
«Работа гидом — это моя связь с внешним миром, — объяснил он. — Только так я сохраняю рассудок и не схожу с ума». Они называют ее [систему наблюдения] «Скайнет». Название прозвучало зловеще, не в последнюю очередь потому, что именно такое имя носит искусственный интеллект, управляющий миром, в антиутопическом будущем фильмов о Терминаторе.
Три из шести часов, в течение которых мы в полном одиночестве карабкались по горам, Мансур, бизнесмен по образованию и человек, хорошо разбирающийся в текущих событиях, рассказывал мне о трех этапах создания идеального полицейского государства. Я сократил и во многих местах перефразировал его наблюдения.
Шаг первый, говорил он, заключается в том, чтобы определить врага — меньшинства, иммигрантов, евреев или, в данном случае, мусульман — и обвинить их в своих проблемах. Убедите свой народ, что эти враги повсюду и «что они угрожают силе и чести вашей нации».
Шаг второй — получить контроль над технологиями, чтобы следить за своими врагами. На первых порах руководители технологических компаний, если их прибыли высоки, будут делать вид, что все это не имеет к ним отношения, но начнут сотрудничать, как только их прибыли станут снижаться, потому что им понадобится поддержка государства.
Это поможет установить камеры и запустить социальные сети, способные собирать информацию о ваших врагах: черты лица, ДНК, записи голоса, а также данные о том, чем эти люди занимаются в интернете. «Распространяйте фальшивые новости о своих врагах в социальных сетях и приложениях», — подчеркивает Мансур. Цель — создать атмосферу истерии, обвинений и паранойи.
На втором шаге, объяснил он, есть один нюанс. Новые технологии в области ИИ и распознавания лиц почти всегда будут несовершенными. Возможно, новое программное обеспечение или устройства не настолько эффективны или умны, как нам кажется, и не способны с легкостью выслеживать подозреваемых в преступлении. Но из этих технологических несовершенств можно извлечь выгоду.
«Но каким же образом?» — спросил я.
Скрыть и запутать то, как функционируют технологии. Использовать жизнерадостный «новояз», делающий технологию непостижимой для обычного человека. «Суть не только в том, чтобы заставить людей бояться, — сказал Мансур. — Лишить их уверенности — вот лучший способ держать под контролем».
Третий шаг — непростой для любого режима. Мансур принялся объяснять, какую выгоду можно извлечь из параноидального мира постправды, создаваемого при помощи технических средств. Используя камеры, искусственный интеллект, системы распознавания лиц и речи, «страну можно превратить в паноптикон».
«Что такое паноптикон?» — удивился я.
Паноптикон — это тюрьма, построенная в форме круга, из сторожевого поста в центре которой охранник может наблюдать за всеми заключенными, но никто из них не может видеть охранника, ответил Мансур. Это эффективный инструмент для контроля над людьми: им кажется, что за ними наблюдают, но они не знают, в какой момент и откуда. Идея паноптикона принадлежит британскому философу XVIII века Джереми Бентаму, оказавшему влияние на Джорджа Оруэлла.
«И как это работает сейчас, — спросил я, — здесь, в Синьцзяне?». «Вы уже видели. Повсюду развешаны камеры, смартфоны и компьютеры взламываются, всех заставляют сканировать ID при входе на рынки и в школы, родственников и друзей вербуют и принуждают доносить друг на друга. Кроме того, каждому присваивается социальный рейтинг для оценки степени благонадежности», — ответил мне мой провожатый.
Следующий этап, объяснил Мансур, — «применяйте правила произвольно». Отправляйте врагов в концентрационные лагеря даже за такие незначительные нарушения, как ужин с человеком с низким социальным рейтингом.
«Общество быстро разрушается», — продолжал он. Отгороженные от фактов и правды, постоянно находящиеся под наблюдением, большинство людей не могут отличить врагов от друзей и не обладают информацией, которая необходима, чтобы бросить вызов режиму. Друзья предают друзей, начальники доносят на подчиненных, учителя сдают своих учеников, а дети — родителей. Каждый вынужден обращаться за защитой к государству.
Итак, технологии, используемые таким образом, больше не высвобождают лучшее, что в нас есть. Они становятся тюрьмой, потворствующей самым темным нашим побуждениям. А люди, контролирующие технологии, в Китае контролируют и народ.
Через два дня меня задержали за то, что я фотографировал. Я решил, что пора уезжать. Моим следующим пунктом назначения был египетский Каир, где, как рассказал знакомый уйгур, мигрантов из Синьцзяна выслеживают и депортируют обратно в Китай. Садясь на рейс в Каир, я загрузил на свой компьютер файл, который мне прислал один из моих знакомых в Китае: «75 поведенческих индикаторов религиозного экстремизма». По его словам, полиция Синьцзяна распространяла этот список, рекомендуя гражданам настороженно относиться к определенным аспектам поведения, которые могут указывать на террориста. Ниже перечислены некоторые из подозрительных признаков:
«Люди, которые хранят большое количество еды у себя дома».
«Курящие и пьющие, но внезапно бросающие курить и пить».
«Приобретающие или хранящие инвентарь, такой как гантели… боксерские перчатки, а также карты, компасы, телескопы, веревки и палатки без очевидных на то причин».
Приземлившись в Каире, я поехал на такси в центр города, к небольшому отелю рядом с площадью Тахрир, минуя минареты и торговцев специями, толкающихся в потной толпе.
«Нашел людей, которые хотят встретиться с тобой в Каире», — написал мне на электронную почту знакомый уйгур из Вашингтона, когда я заселился в отель. С «Асманом» и «Османом» мы договорились встретиться в детском учебном заведении для внеклассных занятий, где для этого была арендована комната. Я выдавал себя за учителя английского языка — мера предосторожности, о которой мы условились, поскольку их разыскивала египетская полиция. В течение шести месяцев эти двое мужчин и их семьи фактически существовали без гражданства и находились в бегах, каждую неделю меняя место жительства.
Руки Асмана дрожали, когда он подошел к окну, чтобы выкурить сигарету. «Они продали нас! — воскликнул он. — Склонились перед мощью другого государства! Мы думали, что будем в безопасности здесь, но мы нигде не в безопасности!».
По его словам, все началось в сентябре 2016 года, когда Египет и Китай подписали ряд соглашений, согласно которым Китай пообещал Египту $11,2 млрд на строительство новой столицы, электрифицированную железную дорогу, запуск спутников, а также на другие инфраструктурные инвестиции, предусмотренные проектом «Один пояс и один путь». В рамках этих соглашений страны обязались обмениваться информацией об «экстремистских организациях».
«Это означало, что Китай получил право требовать любую информацию, которая есть у систем наблюдения египетской полиции, обо всех нас, мигрантах из Синьцзяна», — подтвердил Осман.
3 июля 2017 года, через 13 дней после того, как представители египетских и китайских спецслужб договорились обмениваться информацией, полиция в Египте начала проводить рейды по общежитиям, ресторанам и жилым домам. Они забирали уйгурских студентов и обычных жителей, даже если они находились в стране на легальных основаниях, и депортировали их обратно в Китай.
«Мы знали, что это плохо закончится и они придут за нами, — говорит Асман. — Наше время было на исходе». В июле 2017 года в его дверь позвонил консьерж. «Я выглянул в окно и увидел снаружи египетскую полицию, — рассказал он мне. — Поэтому я велел всем гостям и членам моей семьи вылезти на крышу и сидеть тихо».
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
0
что за кипишь понять не могу? В Европе и США в 10 раз больше слежки, если не в 20
- ↓
