Условно досрочное Путина

Бывший министр финансов России Алексей Кудрин, выступая на Экономическом форуме в Петербурге, предложил провести досрочные выборы президента России, чтобы «объявить новую программу реформ».

Многие обратили внимание, что за день до этого экономист Евгений Гонтмахер написал колонку в «Ведомостях», где также рассуждал о возможности досрочного переизбрания Путина.
Мнения комментаторов разделились: обсуждают ли Гонтмахер с Кудриным некую согласованную «наверху» стратегию, намекают ли на необходимость как можно скорее начать экономические реформы или Кудрин просто предлагает себя на место премьера вместо Дмитрия Медведева?
Радио Свобода обратилось к Евгению Гонтмахеру с просьбой прокомментировать конспирологические теории о том, что его и Кудрина выступления – это скоординированная идея.
– Никакой скоординированной идеи, конечно, нет. По крайней мере, с моей стороны. Надо, может быть, спросить у Алексея Леонидовича, как он это все придумал. Эта суета вокруг парламентских выборов, когда всего два с небольшим месяца передвижка и никаких разумных причин этому не было названо – как ни старались руководители Государственной думы, какие-то депутаты, все носило какой-то смешной характер. Чтобы передвинуть всего на два с половиной месяца, войти в противоречие с Конституцией. Мне показалось, что за этим кроется какая-то более существенная причина. Я попробовал этот ребус разгадать, получилась у меня такая идея, которая действительно во вторник появилась на страницах газеты «Ведомости».
Идея, которую продвигает Кудрин: чтобы провести реформы, нужен мандат народного доверия. Как вы считаете, хочет ли Путин проводить реформы, нужно ли ему получать мандат народного доверия, дополнительное общественное одобрение на это?
– Алексей Леонидович заявил про реформы. Я бы сказал немножко более осторожно. Проблема заключается в том, что Путину просто надо принимать какие-то достаточно радикальные решения, я думаю, достаточно быстро, я не имею в виду завтра-послезавтра, может быть, это проблема месяцев. В какую сторону? Я как раз в своей статье написал, что по тем трендам, которые складываются, это, конечно, реформы не те, которые меня бы устроили – это реформы в стиле Глазьева, в стиле Рогозина и этой всей компании. То есть это мобилизационная экономика, это изоляционизм, который доведен до естественного какого-то своего вида, те тренды, которые сейчас есть. У Путина есть для этого основания, он же говорит, что Россия в опасности, мы окружены врагами и так далее. Но даже такой выбор требует того, чтобы он был сформулирован, и он должен быть предъявлен. Экономика в кризисе, причем кризис углубляется, социальные вопросы начинают обостряться. Да, пока это все компенсируется в глазах населения вот этой риторикой, что «Крым наш», «Россия поднимается с колен» и так далее. Люди говорят: хорошо, мы затянем пояса в обмен на то, что страна наша становится великой и возвращает себе какой-то статус. Но вы понимаете, тренды прежде всего в экономике, в социальной сфере, и об этом, кстати, Кудрин говорит много в последнее время, неблагоприятны. Например, в 2016 году будет экономически хуже 2015-го. 2015 год – это падение и ВВП, и мы сейчас видим данные по промышленному производству, заработная плата уже сейчас к апрелю прошлого года реальная – минус 10%. И эти тренды, может быть, они смягчатся, но они все равно будут направлены вниз. Путину надо все равно принимать какие-то решения.
Делать вид, что ничего не происходит, что в стране все хорошо или через два года будет хорошо, нет оснований. За счет чего через два года все вернется на круги своя? Владимир Владимирович в любом случае должен обратиться за мандатом доверия. Одно дело, когда он скажет в каком-нибудь очередном своем послании или выступит по телевизору, что посмотрит 10–15% населения, другое дело, если он объявляет досрочные выборы. Если он сделает это в ближайшие месяцы, у него еще шансы будут неплохие, плюс избирательные технологии, мы знаем, как это происходит. В марте 2018 года, я думаю, перспектива Путина будет туманной и неясной. Потому что эта борьба между телевизором и холодильником в 2016–17 годах может быть очень не в пользу телевизора. Все эти рейтинги, о которых очень любят говорить, путинские, все эти 85% – это может очень резко сдуться. Эта логика того, что надо принимать какие-то решения, видимо, радикальные, развития страны, подталкивает к тому, что это надо делать. Это, кстати, во многих странах происходит. Мы с вами видим примеры многих европейских стран, когда правительство уходит в отставку, распускается парламент, назначаются досрочные выборы, и правительство получает мандат доверия еще на сколько-то лет. На Казахстан посмотрите, несколько месяцев назад ровно то же самое сделал Нурсултан Назарбаев и объявил, между прочим, очень интересную программу «сто шагов».
Это как раз объект критики, потому что, когда вы так говорите, кажется, что существуют какие-то демократические механизмы, какое-то стремление к экономическим реформам, при этом все, что происходит, говорит об обратном.
– Я же сказал, что в тех трендах, которые есть сейчас, ни о каких реформах, о которых Кудрин говорил, речи не может быть. Я еще раз говорю, пока все склоняется к тому, что мы станем осажденной крепостью здесь в России. Конечно, это к демократии не имеет никакого отношения.
– Я имею в виду, чтобы поставить правительство во главе с Глазьевым или проводить реформы во главе с Глазьевым, наверное, Путину не нужно проводить выборы.
– Владимир Владимирович может сделать все что угодно. Мы с вами говорим о каких-то вещах, которые пока висят в воздухе. Я не имею никакой инсайдерской информации о чем-то, что происходит в Кремле. Эта тема, о которой мы с вами сейчас говорим, может быть, копейки не стоит. Я снова исхожу из логики. Даже если, допустим, Путин решит назначить Глазьева или человека типа Глазьева премьер-министром – это же не просто замена одного человека другим, это смена курса. Потому что нынешнее правительство, помимо того, что оно следует в фарватере негативных тенденций, о которых я говорил, там все-таки есть какое-то слабое желание как-то с этого свернуть. Например, Шувалов на петербургском форуме говорил публично о том, что мы хотим сотрудничать с Европой, мы хотим торговать, никакого восточного поворота нет, мы просто хотим и с Востоком торговать, и с Западом, и прочее. Если назначается Глазьев премьер-министром, понятно, что Шувалову места нет в правительстве. Но это надо обосновать, почему именно Глазьев, условно говоря, почему он стал премьером. Потому что президент, который у нас задает всем направление внутренней и внешней политики, должен людям сказать, что все, ребята, игры с рыночной экономикой закончились, игры с открытостью к внешнему миру закончились, потому что внешний мир нас не хочет, и для этого я предлагаю нашей Государственной думе назначить такого-то человека. Или в случае, о котором говорит Кудрин, что очень маловероятно, он говорит: нет, я считаю, что надо как-то менять курс, надо мириться, надо что-то делать в другую сторону, для этого я назначаю премьер-министром кого-то типа того же Кудрина. Но это действо. История, допустим, латиноамериканская, показывает, что лидеры такого авторитарного типа, персоналистские режимы, все равно любят обращаться к народу, они все равно пользуются, в своих интересах, конечно, избирательными технологиями. Крайне редко бывают случаи, когда конституция отменяется, говорится: все, нам это ничего не надо, я лично сам правлю, как король, царь, император. Это крайне редко. Поэтому я еще раз говорю, может, мы с вами ошибаемся, вообще обсуждая эту тему, может быть, ничего не случится до марта 2018 года, но логика развития событий в стране и вокруг страны подсказывает, что все-таки Путину надо принимать какие-то решения, куда корабль поплывет хотя бы на ближайшие 6 лет. У него же мандат, который он получил в 2012 году, менее чем через 3 года заканчивается, а логика любых реформ в любую сторону, она какая: первые два-три года плохо, первые два-три года социально очень болезненны. Потом, если все успешно проводится, потом появляются какие-то плоды. Именно для этого нужно шесть лет. К концу этого шестилетнего периода, если все в порядке, то президент может сказать: смотрите, я же вам обещал. А сейчас избирательный цикл у Путина уже пропущен. Потому что, условно говоря, если он завтра будет принимать какое-то решение о будущем страны, достаточно болезненная ситуация будет в любом случае, куда бы он ни двинул страну, ни в сторону, условно говоря, Глазьева, ни в сторону, условно говоря, Кудрина, все равно будет болезненно. Как раз к выборам 2018 года он может такое получить.
– То есть время для нынешнего полугибридного курса, когда есть и так называемые системные либералы, и сторонники более жесткой государственнической линии, подходит к концу, исчерпало себя, Путину надо принимать любое решение, а для любого решения выгодны выборы?
– Выгодно переформатирование власти. Переформатирование власти через выборы. Все-таки свыклись с институтом выборов. Все-таки общественное мнение считает, что выборы должны быть как институт даже в нашем обществе. Все-таки большинство населения у нас не поддерживает самодержавие, возвращение к царю. Вы правы, сейчас политика носит гибридный характер, шаг влево, шаг вправо, шаг обратно, шаг вперед и так далее, потому что нет стержня, нет концепции, куда Россия движется.
– В течение этого года казалось, что у Путина есть представление, что сейчас надо перетерпеть, а потом года через два все срастется. Вы говорите, что нет оснований думать, что через два года будет лучше. Ситуация при этом все время меняется, кто-то говорит, что никакой катастрофы не будет, кто-то говорит, что будет. Есть ли признаки того, что на самом деле ситуация резко ухудшается, что у Путина нет возможности еще подождать, пока есть фонды, есть резервы?
– Резервов на год-два, может быть, еще и хватит, затем уже все – это первое. Второе: все-таки генеральный тренд идет в сторону, скорее, падения дальнейшего цен на нефть и газ. С газом вообще сложная проблема. У нас как-то недооценивают. Газ – это колоссальная проблема в России, потому что Европа нас последовательно отрезает. Если ничего сейчас не поменяется, если не будут приняты какие-то решения в русле как раз примирения, нахождения какого-то баланса с Западом, то через 5-7 лет просто наш газ будет не нужен в Европе. Для нынешней экономической модели России это катастрофа. Экономика сейчас, как мне представляется, хотя, может, я ошибаюсь, стала чрезвычайно важна для руководства нашей страны, в том числе и для Путина. Еще год назад, в то горячее лето прошлого года, когда шла война в Донбассе, когда только Крым присоединили, путинская повестка в основном была геополитической: вот, мы присоединяем территории, пытаемся Украину приструнить и прочее. Во второй половине прошлого года пошло резкое снижение цен на нефть, антисанкции привели во многом к очень высокой инфляции, повышению цен для населения. Этот год пока ничего хорошего не дал. Может быть, у Путина была мысль в конце прошлого года: ну ладно, перетерпим годочек или полгодика. Помните, были мысли, что в конце 2015 года начнется экономический рост, только на базе чего – непонятно. Это все не оправдывается, кризис углубляется. Если у него есть еще какое-то чувство здравого смысла, то он прекрасно понимает, что экономика сейчас выходит на первый план с точки зрения сохранения стабильности в стране. Даже какие-то расходы на вооружение – и то начинают упираться на то, что в бюджете не хватает денег, потому что одновременно надо пенсии платить, надо хоть что-то платить в образовании, здравоохранении и много разных других трат, которые в бюджете должны быть. Здесь какие-то ножницы, которые смыкаются, если говорить чисто о бюджете. В этом смысле мне кажется, что экономика для него сейчас должна являться звоночком, что надо что-то делать, надо принимать какие-то решения. Либо мы переходим на экономику осажденной крепости, когда нас всех одевают в ватники, когда мы садимся на какие-нибудь карточки, пайки, как это было в советском прошлом, когда это все военизировано, все тратится на армию, на безопасность и так далее – это один вариант. Либо мы пытаемся найти какой-то баланс в отношениях с внешним миром, прежде всего с Западом. Кудрин постоянно об этом говорит, что надо замиряться.
– В том, что касается отношений с Западом. Накануне появились сообщения о том, что в Бельгии и Франции арестовано российское имущество по иску в Гаагском арбитражном суде на 50 миллиардов. В России это вызвало болезненную реакцию высокопоставленных чиновников. Эта реакция — это свидетельство чего? 50 миллиардов – такая болезненная сумма? Или это знак того, что подобного не ожидали?
– Это стиль нашей нынешней власти – до последнего выжидать, а вдруг само рассосется. Так же как кризис экономический: а вдруг завтра у нас цены на нефть подскочат до 200 долларов за баррель, у нас снова будут деньги. Здесь ровно то же самое: а вдруг мы не будем платить по этим судебным решениям, связанным с ЮКОСом. А вдруг кто-то на Западе забудет, передумает, еще чего-то, куда кривая вывезет. Не вывезет. Все равно надо принимать какие-то принципиальные решения, а не ждать, пока тебя стукнет по голове ситуация. По поводу иска акционеров ЮКОСа надо было давно, еще несколько лет назад, когда все началось и было понятно, к чему дело идет, развязка была понятна с самого начала, нужно было с ними договариваться, идти на какое-то мировое соглашение, заплатить какие-то деньги – это уже был бы предмет переговоров. Надо было просто принять такое решение, фактически взяв на себя ответственность за то, что произошло с ЮКОСом в 2003–2005 годах. Не решились на это, теперь получаем по полной программе. Но это только начало, почему такая нервная реакция. Потому что теперь начнутся аресты российского имущества, Бельгия и Франция только первые. Я бы так сказал, с точки зрения негатива, который вокруг России сейчас существует на Западе – это совершенно колоссальный шаг. Потому что все российское теперь под угрозой. Нельзя вывезти ни одной выставки, нельзя никакие послать самолеты, какие-то счета, которые в банках находятся, которые маркированы Российской Федерацией. Это колоссально, это начало некоего пожара, который непонятно, как затушить. Затушить можно, даже сейчас можно, но сейчас цена для власти намного больше, чем это было несколько лет назад. Теперь, когда по факту идут блокировки, надо пытаться договариваться с намного более тяжелыми условиями для России с точки зрения финансов, репутации, чем это было тогда.