Не в службу, а в дружбу

Россияне не так остро реагируют на кризис, потому что научились дружить и решать свои проблемы сами, без государства. Такие выводы следуют из новых данных соцопросов.

Материалы подготовила Ольга Филина
Экспертов долго тревожило несовпадение двух кривых: уровня дохода россиян и уровня их счастья. В 2014 году, когда отовсюду слышались апокалипсические прогнозы о будущем нашей экономики, опрос «Евробарометр в России», проводимый по методологии Европейской комиссии группой ученых из Российской академии народного хозяйства и госслужбы (РАНХиГС), выявил, что россияне вопреки всякой логике стали на целых 10 процентов оптимистичнее.
— Точнее даже так: в прошлом году падение уровня доходов наших соотечественников на 10 процентов на те же 10 процентов увеличило их оптимизм,— поясняет руководитель исследования, директор центра социологических исследований РАНХиГС Виктор Вахштайн.— Новая волна «Евробарометра в России» за 2015 год, данные которой мы получили буквально на днях, помогает лучше объяснить этот парадокс. Удовлетворенность жизнью, политической и экономической ситуацией в стране снизилась по сравнению с тем же 2014 годом: россияне стали адекватнее оценивать свои финансовые возможности и предстоящие трудности. Они все видят и понимают. Однако уровень счастья остается стабильно высоким. Почему? Возможно, благодаря накопленному социальному капиталу. Среднестатистическое количество близких друзей у россиян с 2012 года (когда мы только начали проводить «Евробарометр в России») увеличилось в два раза — с 4 до 8. Количество приятелей выросло в 1,5 раза. Россиянам вдруг стало комфортнее друг с другом, а вследствие этого — счастливее жить.
Социологи, конечно, не исключают, что на уровень общественного оптимизма влияет и присоединение Крыма, и окрепший рубль, и 70-летие Победы, и сезон отпусков, и много что еще. Но самая заметная корреляция как по стране в целом, так и по регионам была выявлена как раз между уровнем счастья и величиной социального капитала, то есть количеством друзей и единомышленников, на которых в случае чего можно рассчитывать.
О росте самостоятельности и низовой самоорганизации в российском обществе говорят и другие исследования, в частности Института социологии РАН. Проанализировав «российскую повседневность в условиях кризиса», сотрудники Института пришли к выводу, что количество патерналистов, во всякой трудной ситуации ожидающих помощи от государства и избегающих личной инициативы, впервые начало сокращаться. Это тем более удивительно, когда реальные доходы населения падают и пенять на государство, по крайней мере, есть за что.
— В абсолютных величинах патерналистов вроде бы больше — 56 процентов — против 44 процентов самостоятельных россиян,— рассказывает Владимир Петухов, глава центра комплексных социальных исследований Института социологии РАН.— Однако в 2009 году самостоятельных было всего 39 процентов, к тому же если мы посмотрим на социально-профессиональные группы, то выясним, что патерналисты преобладают только среди пенсионеров, рабочих и сельских жителей. Все остальные группы уже тяготеют к самостоятельности. Заметим, кстати, что в этом году уже 59 процентов россиян согласились с тезисом: личные интересы важнее абстрактных государственных. Среди молодежи таких взглядов придерживаются 67 процентов опрошенных, среди людей среднего возраста — 63 процента.
Полученные данные заставляют социологов надеяться, что после долгого периода социальной апатии и аномии люди начали наконец кооперироваться, договариваться, обрастать социальными связями и как-то обживать страну. Вероятно, сыграл свою роль и экономический задел, приобретенный за стабильные 2000-е — россияне хоть немного насытились потребительскими благами и могут теперь думать не только о вещах, но и друг о друге. Вероятно, повлиял и кризис, ввиду инфляции заставивший вспомнить о том, что не теряет цены,— о дружеских связях и об общих интересах. Однако справедливо и то, что поиски нового социального единства не обходятся без противоречий, как всякое первоначальное накопление капитала. Кристиан Вельцель, вице-президент ассоциации «Мировое исследование ценностей» (World Values Survey), вместе с коллегами еще в 2011 году, проанализировав феномен социальных связей и доверия в России и других странах, пришел к выводу, что стоит различать «уровень доверия» и «радиус доверия». У человека может быть много друзей, которым он очень доверяет, но на поверку все эти люди оказываются из своих — из определенной социальной, политической или идеологической группы. А у другого респондента — друзей поменьше, однако он склонен доверять в целом, даже малознакомым людям, то есть имеет большой радиус доверия. Разные типы доверия, дружбы и приятельства в конечном итоге формируют разные типы обществ: более закрытые вертикальные, более открытые горизонтальные. Парадокс в том, что вертикаль можно выстроить и снизу — на доверительных основаниях, а значит то, какими окажутся социальные связи в современной России, можно считать одной из главных подсказок о сценариях нашего будущего.
Леонид Полищук, завлабораторией прикладного анализа институтов и социального капитала НИУ ВШЭ
Данные указывают на частичное восстановление в России социального капитала после его резкого падения в начале 1990-х годов. Под социальным капиталом принято понимать способность людей к совместным действиям ради общей цели. Двадцать лет назад оптимизм времен перестройки уступил место апатии и взаимному недоверию, а на смену так и не укоренившимся в российском обществе либеральным ценностям пришли «ценности выживания» и привычный с советских времен патернализм. Выживать предпочитали в одиночку или полагаясь на самых близких друзей. Таким образом, в России 1990-х преобладал «закрытый» социальный капитал малых групп и кланов. Такой социальный капитал изначально аполитичен — политическая активность имеет смысл и шансы на успех лишь тогда, когда в ней участвует множество единомышленников, часто незнакомых друг с другом, но разделяющих общие ценности. Россияне 1990-х не верили в возможность общими усилиями изменить жизнь страны к лучшему и решали — с большим или меньшим успехом — свои частные задачи. Общество атомизировалось: произошел массовый уход от общественной жизни в семьи и малые группы.
Но вот стабильность и относительное экономическое благополучие 2000-х укрепили российский средний класс, и люди, решив собственные экономические проблемы, стали уделять больше внимания среде обитания — дорогам, безопасности, окружающей среде, а также принимать ближе к сердцу чужие беды и трудности. Постепенный рост доверия и расширение социальных связей способствовали росту благотворительности, причем не только олигархически-корпоративной, но и массовой. Всем памятно участие сотен и тысяч волонтеров в помощи жертвам стихийных бедствий, экологические движения и другие примеры сетевой социальной поддержки и гражданских инициатив, а потом и неожиданно многочисленные митинги за честные выборы, в основе которых лежал социальный капитал расширившихся слабых («приятельских») связей.
Это все, конечно, признаки оздоровления. Однако важно понимать, что у социального капитала, растущего в обществе, где плохо работают общественный институты, есть своя теневая сторона. Многие в России смирились с неподотчетностью чиновников обществу и используют окрепшие социальные связи в больших и малых группах как альтернативу государственным услугам. Такая практика дает осязаемые результаты, но еще более расхолаживает бюрократию, создавая у чиновников уверенность, что люди сами решат возникающие проблемы, не задавая неудобных вопросов о том, на что ушли уплаченные ими налоги. Общественные начинания, направленные на решение конкретных проблем, могут эффективно дополнять подотчетное гражданам государство, но не способны его полноценно заменить.
Возможность взять в долг у знакомых — большое конкурентное преимущество и повод для оптимизма в современной России

Пока удовлетворенность политической и экономической ситуацией у россиян снижается, уровень счастья остается стабильно высоким


Марина Красильникова, руководитель отдела изучения доходов и потребления «Левада-центра»
После кризиса 2008 года <...> социальный оптимизм люди все более черпали в оценках личного положения, представлениях о перспективах жизни своей семьи. И это очень надежные источники общественного оптимизма: ведь именно сфера личной жизни в наибольшей степени находится в зоне личной ответственности и контроля людей. Люди учились быть самостоятельными. Уверенность в завтрашнем дне своей семьи — основа свободы и ответственного принятия решений обычными людьми, труд и потребительские решения которых, собственно, и создают экономику страны.
Источник: РБК
Евгений Гонтмахер, замдиректора ИМЭМО РАН
За границей уже начались большие публикации, я думаю, будет скоро Нобелевская премия про такое понятие, как «экономика счастья». Например, Ричард Лейард, профессор Лондонской школы экономики, написал книжку, она переведена на русский язык и называется «Экономика счастья». Там как раз речь идет о гуманитарных вещах. И вот он пишет, что все эти цифры (роста ВВП, уровня доходов.— «О»), все эти параметры не имеют большого значения, есть вещи более важные. Это самочувствие людей, это ощущение комфортности. <...> Поэтому я бы считал, что сейчас повестка дня наша, она сугубо связана с радикальным пересмотром роли личности.
Источник: polit.ru
Мартин Бургер, академический директор Erasmus Happiness Economics Research Organization
Важнейшие выборы в жизни человека связаны с тремя вещами. Прежде всего это работа, причем дело не в доходе, а в содержании работы. Чем креативнее работа, тем счастливее себя чувствует человек. Во-вторых, это количество и качество друзей, а в-третьих, партнер. Управление и качество органов государственной власти тоже влияют на ощущения людей. Наличие демократии, коррупция, экономическая и внешняя политика — все это влияет на уровень счастья населения. Однако я не рискну сказать, что та политическая ситуация, которая сегодня есть в России, делает людей несчастными.
Источник: «Большой город»