«Ну отвоюем Донбасс. А как мы с ними жить будем?»

С Аленой Галыгиной мы познакомились в штабе бывшего Евромайдана Одессы. Сегодня это — Центр гражданской безопасности. Здесь работают волонтеры, которые собирают гуманитарную помощь и отвозят ее в зону АТО. В тот день готовили груз для 28-й механизированной бригады, которая базируется в Одесской области. В 28-й служит муж Алены. Он кадровый военный, майор.

Алена — красивая стройная женщина, короткая стрижка, маникюр цветов украинского флага. Она говорит мне, что собирается ехать в Краматорск, где расположен штаб АТО, но не с колонной гуманитарной помощи, а своим ходом. Дорога ей знакома: Алена уже дважды ездила в штаб, потому что у мужа не было документов, подтверждающих его нахождение в зоне АТО. Первый раз ее не приняли, на второй она добилась аудиенции, потом Алену проверяла СБУ, удостоверялись, что она не фейк, а жена офицера, но она все это прошла и выгрызла из штаба документы, хотя пять боевых дней из них все же куда-то выпали. Теперь Алена хочет сделать то же самое для своих знакомых.
Волонтер Николай, который вернулся из предыдущей поездки в зону АТО, рассказывает, что «ребята были счастливы, когда увидели виноград, как дети улыбались. Похватали сникерсы. Но они совсем голые, в буквальном смысле оборванцы, им нужно абсолютно все. Камуфляж, обувь. Бронежилеты».
Сначала Алена спокойна, хотя много курит, но вот звонит ее мобильник. Муж сообщает, что их бригаду не собираются отправлять в отпуск.
Мы читаем сводки и понимаем, что после того, как волонтеры уехали, так называемый Амвросиевский котел практически замкнулся, и часть бойцов 28-й бригады осталась в нем. То есть — попала в окружение.
— Юля, ты поедешь со мной в Краматорск? — спрашивает Алена. Теперь ей нужно не выгрызать документы, а спасать мужу жизнь.
На улице праздник, День независимости, в Одессе парад военных кораблей, парад вышиванок. В центре города изобилие флагов, но есть люди, которым совсем не до праздника. Слишком много сил забирает война. Слишком много крови.
Алена живет в военном городке в Чабанке. У нее три сына, младшему 8 лет, старшему уже 15, в этом году он поступил в медицинское училище.
В Чабанке много людей с пророссийскими настроениями. Здесь, например, живут родители Геннадия Кушнарева, погибшего в Доме профсоюзов 2 мая 2014 года. На весь военный городок — три украинских флага. Один повесил на флагшток офицер, сказав, что на территории военной части должен быть государственный флаг. Еще один над магазином и третий — над подъездом жилого дома. Его вчера сосед пытался сорвать, но хозяин отстоял.
— Моя соседка, с которой мы душа в душу жили всегда, осуждала меня и моего мужа, которого отправили на АТО, — рассказывает Алена. — Мог бы и отказаться, говорит. У нее родители в Артемовске и у нее своя правда, но мой муж — офицер. Я понимаю, что он не мог ослушаться приказа.
На кухне в квартире Алены стоит газовый баллон. Дом по документам газифицирован, но газа тут никто так и не увидел.
— Мама, ты уезжаешь? — спрашивает старший сын Василий.
— К папе, в Краматорск
— Или ты не поедешь, или я с тобой.
— Сыночек, пойми, я очень люблю вас, своих детей, но папу я тоже люблю, как своего мужчину, и ему сейчас очень тяжело. Ты остаешься за старшего, следи за малыми, чтобы кушали они. Деньги не тратьте на ерунду.
«Их отправляют домой!»
Ночь в дороге до Днепропетровска пролетела быстро, мы разговаривали о жизни — и о войне. Точнее, о бессмысленности этой войны. Ночью звонков нет.
— Телефоны там есть практически у всех, но и вычисляется местоположение по этим же мобильным телефонам, — объясняет Алена. — Мой муж влезал на дерево, отходил на километр, лез на гору и потом разговаривал. Ночью никто не звонит. А моя жизнь, Юлечка, разделилась на отрывки времени от звонка и до звонка. Иногда я подходила, садилась напротив работающей стиральной машины и сидела, смотрела на крутящийся барабан, успокаивалась. А потом телефон вибрирует, и боишься взять трубку, потому что велика вероятность, что голос на той стороне будет голос другого человека. Радуешься даже не тому, что муж звонит, а тому, что он появился в сети.
Утром в Днепропетровске пьем кофе и думаем, как добираться дальше, Звонит муж Алены, говорит, что их выводят из котла, но не всех, 15 человек остаются где-то у Саур-Могилы. Через пять минут второй звонок. Алена соскакивает и говорит, что надо успеть до вечера в штаб АТО. В пять будут решать, куда их кидать дальше. Есть вариант, что обратно в котел.
Такси до Краматорска, мы не разговариваем, потому что Алена непрерывно висит на телефоне, дозванивается до штаба, до знакомых журналистов, до родственников тех 15 бойцов, которых почему-то хотят оставить под Саур-Могилой. Очередной звонок. Алена слушает, а потом надрывно начинает кричать в трубку: «Миленький, я люблю тебя, люблю!» Плачет, прижимая телефон к груди: «Их строят, их отправляют домой».
— Юля, пойми, моих слез никто не должен видеть, мой муж для меня все, а я его тыл, и я должна выковырять его из поганой войны. Я знала, что выхожу за военнослужащего и поэтому всегда старалась вести себя подобающе. Приказ есть приказ, я помогла ему собраться, потом их отправили на построение — и всё. Он даже обнять себя не дал ни мне, ни детям. Я ему позже позвонила и высказала обиду, а он ответил — ты меня как будто на войну отправляешь. Ехали они на танках и БМП. Одна БМП загорелась еще по дороге, потому что ее никто давно не ремонтировал. Некоторые БМП вообще не могли двинуться с места, потому что не хватало заряда аккумулятора, но командир сказал: «Заводите с толкача, пусть эти гробы отсюда уезжают». Пять дней боевого слаживания свелись к тому, что бойцы учились спать в чистом поле на танках, кидали матрасы на трансмиссию и там спали. Никаких учений и стрельбищ по факту так и не было. Когда ребята пришли в зону АТО, им выдали боеприпасы и сначала отправили под Саур-Могилу, потом Снежное, потом Мариновка и опять Саур-Могила.
Все эти точки были опасными, сегодня это Амвросиевский котел, который до этого назывался Южным.
«Их уже 14»
В Краматорске нас отказываются принять, все начальство на выезде, в обед началось мощное наступление ополчения на Мариуполь. Бои под Новоазовском. Насколько серьезная ситуация под Мариуполем, можно судить по растущим, как грибы, блокпостам вдоль дороги. Мы все ждем, когда выведут 15 бойцов 28-й бригады из котла, но вместо этого приходит информация, что их уже 14, к одному мина прилетела прямо в окоп. Почти одновременно мы узнаем, что есть приказ командования вывести всю бригаду из окружения. Кто-то провел переговоры с ополченцами и те дали коридор. Но 14 человек оставались внутри котла.
Вечером мы сидим уже в харьковском кафе, слушаем телеканал «Россия 24», а там подробно рассказывают, что 28-я и 30-я бригады находятся в окружении. К нам подходит женщина, владелица кафе, и говорит: «Девочки, не верьте никому, там воюют одни украинцы, нет там русских». Алена молчит, смотрит ей в глаза, а потом опять звонит телефон, и Алена начинает говорить на украинском языке. Хозяйка кафе молча поворачивается и уходит.
— Все 380 человек 28-й бригады разбросали, кого куда, они даже не знали, где находится их группа боевого слаживания, — вспоминает Алена рассказы мужа. — Их переподчинили и разбросали по разным точкам, никакой тактики и стратегии. Группа ребят сразу попала под Саур-Могилу. Взяли ее на несколько часов, по всем СМИ прошла информация, что она удерживается под контролем армии Украины. Держали несколько дней, под «Градами», под минометными обстрелами. Военным пришлось отступить, тогда прилетел какой-то генерал и решил всем показать, как надо брать Саур-Могилу. На одной БМП поехал, взял с собой несколько офицеров младшего состава. И полпути не проехали, все были тяжело ранены, забирали «вертушками». Чтобы вертолеты не сбивали, они летят очень низко над землей. Некоторое время удавалось держаться, потому что было известно, где стоят «Грады» ополчения, и располагались так, чтобы снаряды перелетали. Еду доставляли очень редко, кругом шли обстрелы. И люди попадали в окружение.
Примерно в конце июля мужа Алены перекинули под Мариновку. Там были убиты 4 человека. Василий Новак погиб так: ехал на броне танка, заблудились, потому что нет четких карт, напоролись на отряд сепаратистов. Сепаратисты сначала махали руками, а потом открыли огонь. Новак не успел спрятаться, его просто разорвало. Потом в этом месте начался страшный бой, забрать убитых удалось только «вертушкой» через несколько недель.
— Однажды мы, жены, собрались в доме культуры, и замполит нам рассказал, что есть один офицер, который пробирается в трупные ямы, и чтобы потом документально подтвердить смерть человека, он снимает на мобильный телефон, — Алена говорит про неумолимость и войны, и военной бюрократии.

Украинские солдаты на параде в честь Дня независимости в Киеве
«Война нас разделила навсегда»
Десять часов вечера, 14 человек все еще находятся в окружении, приказ об их выводе есть, есть и коридор для отступления, но ребята не могут выйти. Какой-то полковник банально напился, залег в окоп, сказал, что лично ему никто приказа не давал. Командир 28-й бригады начал звонить женам, спрашивать телефоны всех, кто остался в окружении. Звонить им. А мы садимся на автобус до Одессы. Алена так и не смогла выбить документы на десять военных.
В два часа ночи нас останавливает блокпост. Утром этого поста перед Днепропетровском еще не было. Позади нас в очереди на проверку документов мужчина, который едет к раненому дяде из 79-й бригады в Николаев, впереди — 8 парней, которые едут из учебки в Мариуполь. Парень с блокпоста говорит им: «Удачи, ребята, а то там у нас совсем неспокойно». Алена не выдерживает и говорит: «Конечно, удачи, очередное мясо на скотобойню отправляют!»
В четыре утра в мегафон объявляют: «Пропускаем колонну!» Мимо нас на Мариуполь проезжает колонна с техникой и людьми, на машинах желто-синие и красно-черные флаги, колонна длинная, проходит минут сорок.
В восемь утра Алене звонит муж, в телефоне слышно много чужих голосов: «Ты слухаешь, Алена, это люди в Запорожье нас встречают, с хлебом, с едой. Они нам, правда, рады, для них мы герои!»
В зоне АТО украинских военных встречали совсем иначе. Один раз, правда, в селе под Мариновкой военные наткнулись на военный «Урал» с продовольствием, разделили еду с местными, а те им напекли в дорогу пирожков. Но обычно, рассказывает муж Алены, военные действуют как слепые котята. Для местных они враги. Не то что пирожков, стакан воды не нальют. Обычно, когда не было воды, солдаты самостоятельно отправляли одного на БМП с пустыми бутылками для воды. Отправляли на свой страх и риск, потому что можно и не вернуться.
Мы всё едем, вокруг нас поля высохших под летним зноем подсолнухов. Алена задается вопросом: а где масло-то будем брать зимой? А ведь и пшеница погорела на Донбассе, тоже целыми полями.
К обеду 14 человек наконец вывели из окружения, вечером они были уже на станции погрузки. Алена говорит, в бригаде 21 убитый: «Юля, у них остался один танк из двенадцати. Окопы там не играют никакой роли, там роют в буквальном смысле норы. Когда идет «Град», он идет по траектории прямой, низко над землей. Если роешь окопы, то надо у окопа делать ответвление вбок. И окоп должен быть достаточно глубоким, осколки «Града» не пробивают, только когда сверху кладешь два ряда срубов. Для этого волонтеры им возили бензопилы».
Тут Алену накрывает рефлексия:
— Ну отвоюем мы этот Донбасс, а как жить мы с ними будем? Слишком много крови. Я иногда их понимаю, убили твоего сына, мать, сестру, попала она под обстрел — и ты тоже готов пойти в ополчение. Но не смогу я с ними жить, война навсегда нас разделила. Мой муж уходил и говорил, что это наша земля и мы ее защищаем. Через неделю он подошел к руководству и спросил: «С кем мы тут воюем, с кем?» А через месяц мне позвонил и сказал: «Алена, это не наша война, это война толстых кошельков. Мы не будем геройствовать, главное, чтобы ребята живыми остались». Мне жалко мирных жителей, Юля, но сначала можно было выехать с Донбасса, поезда ходили, автобусы ездили. Ни один нормальный человек не будет радоваться смертям. Я люблю Украину, я люблю наш флаг. Но объясни мне, если это антитеррористическая операция, то что там делают военные, армия? И почему им боеприпасы поставляют раз в два-три дня, а в остальное время они себе роют норы-блиндажи и живут в них, прячась от обстрела и в ожидании приказа?
На перроне встречает оркестр
Вечер 27 августа. Село Ольшанское под Одессой. Туда должна прибыть 28-я бригада, с техникой, которая не была уничтожена. Автомайдан Одессы мчится их встречать, несколько машин с флагами Украины, с цветами. На станции уже оркестр, тут жены военных и, конечно, Алена. Медленно подъезжает состав, ребята машут нам, улыбаются. Один из парней, не дожидаясь остановки, спрыгивает с техники, пролезает под другим составом, на бегу кричит: «Мы дома!» Останавливается перед нами и сам, не переставая, начинает говорить:
— Меня зовут Мысник Игорь Игоревич, Первомайский район Николаевской области, село Софиевка. Здесь отлично, здесь все круто, а там… там это полный капец. Я видел, как разрывало на куски моих друзей, с которыми я из одной тарелки борщ хлебал месяц назад, я сам их по кускам собирал, руки, ноги… Это капец, это очень страшно. Я вернулся сюда, я одиннадцать месяцев маму не видел, родную маму. Я рад, что я выжил. Они не могут деньги поделить, свои деньги, а мы там стоим, чтобы выжить, победить и увидеть мать родную. Нам больше ничего не надо. Нам сказали стоять, мы стояли, нам сказали стрелять, мы стреляли, нам сказали отбой — мы не стреляем. Ну все позади.
Андрей Кузнецов, контрактник, вспоминает, как началась для него война:
— Нашей роте сказали, что едем на учения на полигон в Черкассы. Мы поняли, что в АТО везут, когда на Донецк повернули. Привезли нас на базу, построили и объявили: «Товарищи солдаты, вы знаете, куда вы приехали, вам объяснять не надо». Да ясно, блин, куда мы приехали, что уж теперь. Задача наша была села отбивать, сначала за месяц освободили несколько сел. А потом вошли российские танки, тогда настала беда. Танки не так страшно, а вот «Ураган» — очень страшно. Там болванка на метр в землю входит и метр земли с собой вырывает. 16 залпов сразу. Где мы только не были: и под Саур-Могилой, и в Мариновке, и в Белояровке, ну везде. Все, что мы за месяц отбили, они за сутки все обратно отжали. У нас один танк остался… С едой было плохо, сначала каша была, но хлеба не было, потом закончилась каша, мы стали зерно есть, сгоревшее на поле. От обстрелов поля загорались, вот мы на этих полях зерно брали и ели. Без воды были 4 дня. Мы сначала держались, но с 30-го на 31-е нас с 10 вечера до 6 утра поливали «Градом» и минометом. Позавчера нам дали команду собираться, потом капитан говорит: налево посмотрите — танки стоят. Думали сначала, что наши, потом видим, что новые, а наши все еще с Афгана. Хорошо, что когда русские подъехали к посадке, мы не начали по ним стрелять. У нас было четыре противотанковых пушки, но до этих новых танков даже снаряды не долетают, разрываются в десяти метрах от брони. Если бы начали по ним стрелять, то нас бы там по кускам собирали уже… Завтра я поеду в Киев к сестре, я не могу домой поехать, потому что там закрыто все для меня. Это Ровеньки Луганской области.
Алена наконец встретилась с мужем. Владимир Галыгин, танкист, тоже ничего не скрывает:
— Танкистов из 36 вернулись 20. Остальные 200-е и 300-е. Мои пацаны полегли под Снежным. Для меня сейчас важно только то, что рядом жена и дети… Реально Россия нас долбит. На границу подъезжают в нулевую зону (нейтральная зона) и стреляют «Градами», «Ураганами», кассетными. Среди ополчения немного россиян, процентов двадцать примерно. Я общался с местным населением в селах, они говорят, что дедов, детей — всех в ополчение забрали. Сельские жители боялись, но прятали нас в подвале. Возле границы, там, где мы были, трех сел просто нет.
Автомайдановцы сажают военных в машины, кого в Одесскую область везти, кого — в Николаевскую. Но мест на всех не хватает, поэтому часть ребят грузят в военные «Уралы» прямо на ящики с боеприпасами. Война для них не закончилась.