Воспоминания о дефолте 1998г.

Как россияне пережили августовский дефолт. Годы прошли, воспоминания остались.

Прилавок магазина в Москве, 1998 год
Фото: Сергей Михеев / Коммерсантъ, архив
17 августа 1998 года в России был объявлен технический дефолт. Рубль вмиг обесценился, цены взлетели. Кому-то пришлось жить впроголодь, кто-то успел в последний момент поменять рубли на доллары, кто-то сел за мошенничество — о том, как жилось в тяжелые времена, рассказали о
Татьяна Татаринцева, Ижевск
Мы жили с мамой и бабушкой. Мне тогда было 12 лет. Родители в разводе, так что папиных алиментов (он тогда уж был на пенсии) хватало ровно на оплату моего обучения в музыкальной школе. Мама работала в Научно-исследовательском технологическом институте. Деньги задерживали, но где-то на месяц, на два — не на полгода.
Как мне помнится, жили мы не так уж плохо. В основном, за счет бабушки, наверное. Она подрабатывала в продуктовом магазине уборщицей и брала домой стирать белые халаты, которые носили продавцы. На кухне все время стояла огромная кастрюля, в которой кипятилось белье и из которой после кипячения его доставали длинными деревянными щипцами. Бабушке за это давали что-то вроде гуманитарной помощи (так мы ее называли). В одно время это были квитанции на определенные суммы — на них мы набирали продукты в магазине, а в другое время — просто давали продукты: помню, зимой мы возили на санках мешки с мукой и гречкой.
Ну и конечно, тогда мы начали покупать вещи в «секонд-хендах», чего мама стеснялась. Поначалу рассказывала мне, что это ее приятельницы отдают вещи, которые не подошли их детям.
Михаил Розельман (город не указан)
Незадолго до дефолта мон папá, редкостный разгильдяй, получил работу, государственную. Дали ему клуб в поселке, был он там директором, домик дали. Мы на радостях поехали на моря с маман и братиком. Папа не поехал, остался знакомиться с объемом работ. У маман был в те времена небольшой посреднический бизнес, денег хватало, но ей дико хотелось огородик в деревне, где она могла бы тусить летом. Огородик появился.
Возвращаемся мы с моря к папа в его выданный государством домик, а папа нет. Папа тогда угорел по маковой соломке с другом детства и сел за изготовление и хранение. Горе семейное, все дела, и тут этот вот кризис. Бизнес маман накрылся, квартиру снимать стало не на что, в наших квартирах в одной жили бабушка с дедушкой, в другой — сестра с мужем. Зимовали мы в этом деревенском домике. Денег не было вообще: ни на дрова, ни на то, чтобы подключить электричество. Со стороны местных мы подверглись обструкции из-за папки, опорочившего культуру поселка своими внутривенными вливаниями. Мало того, маковые кусты он ****** с огорода председателя совхоза. С нами никто не общался, никто не помогал почти.
У маман была депрессия и тяжелая беременность. Мы с братиком ходили за ягодами и грибами в лес, ходили за машинами, возившими урожай с поля, и собирали картошку, которая высыпалась из машин. Раз в неделю я привозил от бабушки продукты: сахар, чай, кости, подсолнечное масло, муку, хлеб и свечки.
Становилось холоднее, дров надо было много. Мы с братом разломали сарай, его хватило на всю зиму. По вечерам читали друг другу книги при свечах (столько книг я за всю жизнь не прочитал). Свечек не хватало, и мы наловчились делать свечки сами. Всю зиму провели на кухне с русской печкой, потому что протопить весь дом не умели.
Весной маманя пришла в себя и попыталась зарабатывать. Получалось мало. Потом маманя случайно придумала мошенническую схему. Тогда все запасались дешевыми продуктами. И маманя один раз купила подруге у старого знакомого несколько мешков сахара. Подруга работала в больнице, и маманя привезла ей сахар на фуре этого знакомого (он занимался оптом, и его полностью груженая сахаром и мукой фура как раз должна была проезжать мимо больницы). Мама отдала подруге ее сахар и собралась домой, но тут набежали бабы-медсестры и врачи и стали просить продать им сахар по той же цене, что и маминой подруге. Маманя сказала им, что не может ничего продать — фура отгружена в другие места.
Бабы тогда попросили привезти и им, взять у них заказы и предоплату. Я не знаю, что тогда подумала маманя (наверное, что-то типа «*****»), собрала заказы и деньги и пообещала приехать через неделю. С тех пор она ездила по соседним областям на пустой фуре с парой мешков сахара и муки, заезжала в больницы, собирала заказы и предоплату и уезжала, чтобы больше там не появляться.
Мы стали выбираться из нищеты, переехали в город опять. Мама стала платить, чтобы папку перевели на поселок ближе к дому. Потом маман дали за мошенничество пять лет.

Очередь на оптовом рынке, 1998 годФото: Сергей Михеев / Коммерсантъ, архив
Дмитрий Храпунов, Ликино-Дулево, Подмосковье
В принципе, все 1990-е, да и 1980-е нашей семье жизнь медом не казалась. Но к 1997 году уже было ощущение, что все налаживается, поэтому август 1998-го стал апокалипсисом.
Мне было девять лет. Из-за занятости родителей обязанность закупки продуктов возложили на меня, поэтому прекрасно сохранились воспоминания о том, что вчера продовольственная корзина, обходившаяся тебе в 100 рублей, сегодня не укладывалась в полтысячи. Я точно помню, как за неделю цена на пачку масла Anchor с четырех рублей сначала выросла до 27, а потом и до 45 рублей.
Я честно не понимаю, как и на что мы тогда выжили. Рост цен никак не компенсировался ростом зарплат, которые еще и задерживались. Родители старались брать больше подработок, но все это была капля в море.
Помню, как нашли в соседнем городе ларек, где колготки продавали по старым ценам. Так мы их купили сразу несколько коробок, на сколько хватило денег, и мама потом распространяла их в больнице. А отцу, перешедшему из вставшего автобусного завода в тепличный комбинат, выдавали зарплату продуктами, что на самом деле было хорошо на фоне постоянно обесценивающихся денег. Маринованные огурцы, всегда картошка… Вроде все о еде, но когда каждый день стоит вопрос, на что купить хлеб, о чем еще можно вспомнить.
Алексей Ходаков, Москва
В 1998 мне было 22 года. Кризис мне запомнился в первую очередь тем, что мои родители в этот год решили построить дачу. На дом они копили пять лет. За это время им удалось собрать около 10 тысяч долларов. Родители заключили договор со строительной фирмой и внесли полную предоплату. Договор, понятное дело, был заключен в рублях. То есть накануне кризиса, в июле, мы конвертировали 10 тысяч долларов в рубли. Я не помню, какой тогда был курс, вроде около шести рублей. В итоге получили около 60 тысяч рублей. А уже в конце августа нам позвонили из строительной фирмы и сообщили, что компания закрывается. Объяснили это тем, что на 60 тысяч рублей они не могут даже брус закупить. В итоге мы поехали и забрали деньги назад (хорошо, отдали). Как сейчас помню, что на часть тех денег мы купили бензопилу. Смешно звучит: хотели дом, получили бензопилу.
Александр Калдыба, поселок Оленья Губа в составе ЗАТО Александровск на берегу Баренцева моря
Мой папа тогда был капитаном второго ранга, мама — библиотекарем в моей же школе, а сестра — студенткой-заочницей, тоже жила с нами. Каждое лето мы отдыхали с семьей в Молдавии и в тот год на обратном пути купили мешок макарон и мешок кукурузной муки. По дороге назад как раз и стало известно, что «все случилось», и мы вернулись чуть-чуть в другую страну, точнее в ту же, но кушать было нечего.
Собственно, военным и так не платили, а тут можно было просто и не просить. Пайка нет, мама официально в отпуске, сестра не работает. Мама придумала так: в обед — мамалыга, на ужин — макароны с кетчупом. На следующий день наоборот. Вот и все.
Я сдавал бутылки, папа вообще все 1990-е подрабатывал ремонтом чужих машин или пошивом фуражек. Сестра несколько раз брала продукты в магазине в долг. Помню, как меня обсчитали в магазине и мама ходила ругаться.

Очередь в пункт обмена валютФото: Александр Тамбулов (Грек) / Коммерсантъ
Александр, Иркутск
В 1998 году я выпустился из военного училища и приехал с молодой женой служить в часть под Иркутском. В кармане была лишь купюра в 500 рублей. Зарплата военного тогда была 1200-1300 рублей. До дефолта это были деньги.
На тот момент задержка зарплаты была 4 месяца. И тут мы такие бравые, с пониманием того, что придется на 500 рублей как-то жить вдвоем до ноября, потому что после выпуска еще в июне мы получили деньги по июль включительно, а люди в частях зарплату еще за май не видели.
Честно скажу, выжили только за счет того, что мои подчиненные бойцы ночью бегали на колхозное поле воровать картошку. За это я закрывал глаза на то, что они по ночам себе готовили еду. Плюс к тому нам выдали паек продуктовый за август (по нему тоже была задолженность в несколько месяцев, но командование распорядилось выдать молодым лейтенантам продукты, чтоб совсем ноги не протянули). Помню, что когда получал продукты на складе — руки тряслись от волнения (жратва полными сумарями).
После октября уже легче как-то стало. Втянулись.
Иван Тюкалов, Благовещенск
В 1998 году мне было 15 лет. Что такое дефолт и почему он произошел, я понятия не имел, но вот моя мама оказалась весьма прозорлива в этой ситуации. У родителей были определенные накопления, которые, по идее, 17 августа должны были сгореть, но на наше счастье у мамы на работе было радио, которое весь июль и половину августа вещало, что что-то неладно в датском, то есть российском королевстве. В определенный момент нервы у мамы не выдержали, и она пошла в банк и на все накопления, которые у нас имелись, купила доллары. Успела до дефолта. Все сбережения были сохранены.
В то же время мой отец находился на золотодобывающем участке (он работает маркшейдером с начала 1990-х и до сих пор. Сезон длится с марта по октябрь, то есть все это время он с утра до вечера, и без выходных практически, в тайге моет золото). И вот середина августа, сезон подходит практически к концу, золота намыто немало. Вечером толпа мужиков собирается у телевизора и узнает такие вот новости. У всех опускаются руки: зря весь сезон работали, сейчас получат то, на что рассчитывали, но по новым ценам это будут копейки. Но, видимо, хорошо, что все случилось в августе. К октябрю все устаканилось, курс встал на твердые 30 рублей и вроде больше не скакал. Так вот именно в этот момент было продано все намытое золотое, продано по новым ценам, ну и соответственно весь сезон был оплачен по новым ценам.
Короче, в тот год мы ничего не потеряли. Сохранили, а может, даже немного преувеличили. По крайней мере, не бедствовали. Осенью мне родители купили первый в моей жизни компьютер (а тогда это было круто), отложили еще денег и, подкопив, на следующий год купили мне первую квартиру.
Хочу отметить, что мои родители далеко не олигархи. Папа, как я сказал, обычный маркшейдер, мама — геодезист. Всю жизнь деньги зарабатывали исключительно упорным и тяжелым трудом. Сейчас они пенсионеры, но продолжают работать. Поставили нас с братом на ноги: дали жилье, образование. Тот кризис мог бы тогда сыграть злую шутку с нашей семьей, но благодаря маминой прозорливости и воле случая для нас он прошел без потерь.

Брокеры на Российской бирже, 1998 годФото: архив ИТАР-ТАСС
Сергей Кузнецов (город не указан)
Отлично помню это время, когда денег действительно не было ни у кого. Яркий эпизод: мне 9 лет, моя мама, воспитатель детского сада, занимает какие-то копейки на «половину черного» (хлеба — самого дешевого) у своей коллеги по работе. У нее их тоже не оказалось, но не беда. В хлебном магазине к тому времени уже начали отпускать «четвертинки».
Зарплату маме выдавали либо сахаром (детский сад был от сахарного завода), либо не выдавали вообще — по семь месяцев. С работы не увольнялась — там кормили. Отец работал трубоукладчиком в «Татнефти» (тогда организация называлась по-другому). Зарплату также не платили, но работал он почти без выходных по той же причине — кормили.
Вообще, семья из пяти человек жила (точнее, хоть что-то ела) за счет моей старшей сестры. Она работала кондуктором на дальних автобусных рейсах. Билеты выдавала не всегда. Вечером моя мама, я и средняя сестра ждали возвращения старшей — за вечер на пару пакетов еды она недообилечивала. На ее же попечении находилась и наша бабушка.
Когда было совсем туго, отец не возвращался домой, чтобы не нагружать наш бюджет, и жил в деревне.
Алексей Николенко, Ставрополь
Август 1998 года мне запомнился хорошо. Мне тогда было 15 лет, и я считал, что это удачный год. Я учился в школе, денег было мало, карманных тем более. В самом начале августа, проходя по рынку, нашел около прилавка 500 000 рублей. Радовался как только мог. Пришел домой, рассказал. Все за меня порадовались.
Когда начался кризис и обвал цен, недолго думая смекнул, что не в правде сила, а в долларах. Решил их купить. Курс только начинал расти. Был чуть больше 6 000 рублей. Не имея своего паспорта, а баксы в банке продавались только по паспорту, взял паспорт дедушки и пошел в банк. Обегав несколько отделений, только в одном нашел мелкие купюры и уговорил кассиршу продать их мне по чужому паспорту. В этот момент уже был обвал. Сколько именно баксов купил, не помню, но на оставшиеся деньги купил маме фен, который прослужил около 10 лет. Через некоторое время родители продали баксы по очень выгодному курсу, благодаря чему я заслужил похвалу от родителей.
Сергей Репкин, Кострома
Я был тогда на втором курсе, брат — на пятом. Как нас спонсировали родители, не понимаю. Мать была экономистом в местном колхозе, отец еще в начале 1990-х ушел из инженеров в электрики в РАО ЕЭС, одно из немногих мест, где тогда платили деньги. В это время отцу вырезали две трети желудка, рак. Он вместо пенсии по инвалидности вернулся на работу. Сейчас уже и спасибо не скажешь, в 2004-м его не стало: болезнь вернулась, а сил у него бороться уже не было. Но это все понимаешь сейчас, а тогда у меня было пальто, свитер и плеер, как у Данилы Багрова. И возмущение, что не стало пива по два рубля.