А если это теракт?

Политические последствия авиакатастрофы в Египте

А что, если это все-таки террористический акт? Как в этом случае изменится или должна измениться политическая стратегия российской власти на Ближнем Востоке и за его пределами? Пока не похоронены и не оплаканы все погибшие в страшной авиакатастрофе в Египте, даже сама подобная постановка вопроса может показаться если не кощунством, то проявлением глубокой эмоциональной бесчувственности. Собственно, бесчувственностью она и является — бесчувственностью и в то же самое время абсолютной необходимостью.
Через считаные недели после начала российской военной операции в арабской стране взлетевший с территории другой арабской страны российский гражданский самолет таинственным образом разрушается в воздухе. Является ли это случайным совпадением? В поисках ответа на этот вопрос мы не должны пытаться предвосхитить результаты расследования, заниматься спекуляциями и домыслами. Но мы — под словом «мы» я в данном случае подразумеваю и российское общество, и российское государство — обязаны просчитать все варианты. Запредельная «цена вопроса» очевидна. Тех, кто был на том самолете, уже не спасти. Но можно спасти тысячи других людей, жизнь которых тоже, возможно, находится под угрозой.
Если причиной гибели лайнера «Когалымавиа» будут признаны злонамеренные действия неких лиц, то первое и самое зримое последствие этого факта лежит на поверхности. До настоящего момента военная операция в Сирии пользовалась в России широкой общественной поддержкой.Никто — за исключением отдельных любителей «помахать саблей» — не испытывал особого восторга от того, что наши летчики вступили в боевые действия в далекой, незнакомой и малопонятной стране. Но Кремль сумел убедить население: речь идет не о бессмысленной авантюре с целью показать всем «величие российской сверхдержавы».
Речь идет о тяжелом, болезненном, рискованном, но необходимом решении, призванном защитить самые важные национальные интересы страны.
Если самолет с отдыхающими упал в результате теракта, то в броне этой широкой общественной поддержки непременно появятся трещины. На фоне такой чудовищной трагедии любые логические аргументы бледнеют и пасуют перед аргументами эмоциональными. Когда цена «защиты национальных интересов страны» является пусть высокой, но абстрактной, общество готово заплатить ее без колебаний. Но когда эта цена вдруг становится до ужаса конкретной и выражается во внезапной массовой смерти полных жизненной энергии и счастливых людей, то ситуация меняется.
Я не знаю, насколько широкое распространение получат настроения, суть которых выражается во фразе «если бы мы не полезли в Сирию, этого бы не случилось». Но такие настроения непременно появятся. Появятся, но никоим образом не смогут изменить магистрального направления стратегии Владимира Путина на Ближнем Востоке.
«Масштабная угроза террористических актов существовала задолго до начала нашей военной операции в Сирии, — объяснил мне кремлевское видение ситуации собеседник из ближайшего окружения президента. — Исламские экстремисты не забыли и не простили нам ни Чечню, ни нашу борьбу против ваххабитов в других регионах. Все разговоры на тему «не надо было нам лезть в Сирию» глубоко несерьезны. Что мы еще могли сделать — пассивно ждать, когда к нам придут и начнут убивать?»
Если версия о теракте подтвердится, то Путин не намерен ни сворачивать российскую военную операцию в Сирии, ни, напротив, ее внепланово расширять. «Любая сухопутная российская военная операция в Сирии была бы для нас чрезвычайно опасной ошибкой. Эта ошибка ни в коем случае не будет совершена», — сказал мне уже упомянутый собеседник из путинского окружения.
Я считаю это заявление исключительно важным. Если гибель самолета — действительно результат теракта, то целью этого злодеяния с большой долей вероятности была не только и не столько месть. Я думаю, что этой целью было как раз провоцирование России на встречные действия, на непродуманные эмоциональные шаги, на заманивание России все глубже в зыбучие пески сирийского кризиса. Похоже, что в Кремле рассуждают аналогичным образом.
Вот, пожалуй, и все, что пока можно сказать о том, что произойдет, если подтвердится версия теракта. Но кое-что имеет смысл очень четко для себя уяснить даже в случае, если эта версия будет признана ложной. Из разговоров с российскими официальными лицами я понял: в наших правительственных кругах считают меры безопасности в египетских аэропортах явно недостаточными.
Это ни в коем случае не намек на то, что именно это обстоятельство стало причиной крушения российского самолета. Но это однозначно «зарубка» на будущее. Террористическая угроза для туристов существовала в Египте всегда. Например, в ноябре 1997 года — когда даже о бен Ладене многие на Западе и в России еще не слышали — в знаменитом храмовом комплексе в Луксоре произошло массовое убийство иностранных туристов.
Но если раньше можно было говорить просто о существовании серьезной и реальной угрозы, то сейчас размер такой угрозы увеличился многократно. Я опять же не призываю ни к чему конкретно — я не обладаю необходимым для этого уровнем компетентности. Но я вижу, как, выдавая предварительные заявления о причинах авиакатастрофы, каждый «игрок» четко блюдет свой интерес. Египет делает все, чтобы не погубить свой туристический потенциал и не лишиться жизненно важного источника доходов. Авиакомпания, напротив, кивает на некое таинственное «внешнее воздействие».
Разумеется, подобная борьба всех и вся за свои интересы естественна и неизбежна. Но не менее естественной должна быть и борьба Российского государства за интересы своих граждан. Египет и его нынешний военный лидер — друг и стратегический партнер Москвы. Но если выяснится, что причиной гибели самолета была прореха в египетской системе безопасности, мы не должны бояться «обидеть союзника».
То же самое относится и к случаю, если выяснится, что «корень» катастрофы кроется в действиях российских авиаторов — управленцев, не летчиков. Президент не раз обещал навести порядок в этой сфере. Пора наконец это сделать раз и навсегда.
Владимира Путина многие сейчас упрекают, что в момент страшного горя для страны он не появился на телеэкранах и не произнес необходимые слова сочувствия. Назовите меня циником. Но в такой ситуации для меня не очень важны слова президента. Зато для меня очень важны его дела. Именно по ним, а не по риторическим изыскам и следуют оценивать поведение российской власти после кошмара в небе над Синаем.
Михаил Ростовский